20, 21 и 22 марта в Электротеатре «Станиславский» покажут спектакль режиссера Александра Зельдовича «Психоз» по книге британской писательницы Сары Кейн «4:48 психоз». Дописав ее, Кейн добровольно ушла из жизни в возрасте 28 лет. В сюрреалистичных декорациях работы видеоартистов AES+F 19 актрис разного возраста воплощают на сцене голоса, которые звучат в голове автора. Александр Зельдович, больше известный как кинорежиссер («Москва» по сценарию Владимира Сорокина, «Мишень» о нефтяных нулевых) рассказал Buro 24/7 о своих взглядах на мир, страну, женщин и свою профессию.
О профессии режиссера. Это наркомания. Кто-то сказал, что нет ничего равного — по обсессивности — с возможностью создавать собственную реальность. Режиссура — это большое развлечение. С этим мало что может сравниться. Причем непонятно, можно ли продолжать этим заниматься, если ты занимаешься чем-то еще. Я несколько раз пытался честно продать душу дьяволу. Как правило, из этого ничего не получалось. Ни заработка, ни результата. Скажем, в Англии есть director — режиссер, которого зовут что-то экранизировать, проявить свой профессионализм, и writer & director — человек, который реализует собственные проекты. Я, наверное, не очень понимаю, что такое сегодня режиссер, где он находится и что он обслуживает. Когда я начинал, режиссеры маркировали время — в России и не только. Сидя в зале на режиссерских курсах, я видел и Климова, и Иоселиани, и Тарковского. Сейчас таких персонажей нет не только в кино, их и в литературе не особо. Они куда-то исчезли. От современного кино я не получаю удовольствия. За редким исключением каких-то качественно сделанных боевиков. Например, «Хардкор» Найшуллера — волшебное кино. От меня это крайне далеко, но это совершенно моцартианское произведение. Изобретательно и очень талантливо.
О критике. Российские потребители культуры в основном консервативны. К критике это тоже относится. Профессиональный критик часто не способен отличить качество от не качества. Критика — это часть репутационного института. Институт репутации в мире — это то, что капитализируется. Если про тебя пишут хорошо и много, то можно поднимать себе гонорары, увеличивать бюджет. У нас репутация не стоит ничего. Из-за этого профессия критика становится безответственной. Они не чувствуют, что на кончике их пера болтаются чьи-то деньги. Это результат, в частности, большого и сложного идеологического проекта по неразличению «право» и «лево», добра и зла, правды и лжи. Я шучу, но лишь отчасти. Постмодернизм, как я уже сказал, прижился и дал на нашей почве неожиданные всходы. Как борщевик.
О России. Это территория вытеснения. В добром старом фрейдовском смысле. В сталинское время вся страна вытесняла из сознания то, что живет в аду. Потому что с этим осознанием невозможно жить. Этот навык никуда не исчез. Мы ходим вокруг вещей и боимся называть их своими именами. Россия — территория не текста, а подтекста, привет Чехову. Почему постмодернизм тут так прижился и дал столь грандиозные, имперского размера побеги? Все потому же. Амбивалентность, неопределенность, боязнь ужасной внятности, невозможность иметь в виду то, что говоришь, — это условия психологического выживания.
Сцены из спектакля «Психоз»
О депрессии. Мои депрессии скорее связаны с историческими сезонами, а не с климатическими. И с перерывами в работе. Для того чтобы выйти из депрессии, есть практические средства. Эндорфины, пейзажи, путешествия, еда, друзья, любовь, наслаждение от беседы. Но это все убивание времени, заполнение пауз между работой. Фассбиндера как-то спросили, почему он так много и часто снимает. Он ответил, что когда он не снимает, то перестает отличать хорошее от плохого. Это моя любимая цитата.
О продвижении. Любое произведение создается как проект. «Евгений Онегин» — это проект, с очень понятным адресом, задачей, системой промоушена. Пушкин читал его по главам, в разных гостиных. Весь Ван Гог — коммерческий проект. Они с братом придумали то, как должна выглядеть новая живопись для новых интерьеров. Только Ван Гог не успел на этом заработать, потому что умер. Надо уметь выстраивать собственный публичный образ, увы. Самому это очень трудно, просто очень, почти невозможно. Я, боюсь, не тяну. Лучше, чтобы для этого были отдельные люди.
Сцены из спектакля «Психоз»
О правах женщин. Женщина, как известно, получила свои гражданские права лет сто назад. До этого у нее не было избирательного права, социальной, профсоюзной защиты. Традиционная семья была экономическим убежищем для женщины. Еще до конца XIX века, не выйдя замуж, трудно было не помереть с голоду. Женщина превратилась в независимого социального агента очень недавно. Теперь у нее много ролей: она же надежда-опора, она же мать, она же сексуальная и трудовая рабыня, она же искусительница, она же жертва собственных гормонов, она же социальная единица, она же участник потребительского хора. Как все это влезает в одну голову? Ущемленность прав, кстати говоря, никуда не делась. В той же самой Великобритании, откуда Сара Кейн, общество до сих пор является классовым. Мы до сих пор не знаем, может ли женщина сама подойти к мужчине в баре или лучше этого не делать и ждать, когда подойдут к ней. В Англии женщин начали пускать в частные джентльменские клубы только в последние пять-шесть лет. Раньше в закрытых клубах для интеллигенции была отдельная зона, куда можно было прийти с женщиной. Остальное — только для мужчин. Это было еще в 1994 году, на моих глазах, в клубе, основанном Диккенсом и Теккереем.
О современном искусстве. Чем вызвано такое количество мировых ярмарок, биеннале и так далее? За этим стоит четкая экономическая модель. Вкладывать в искусство выгодно, потому что оно дорожает. У него — в отличие, скажем, от кинематографа — есть большое преимущество. Оно элитарно и рассчитано на малую аудиторию, которая платит очень большие деньги. Кино, в принципе, — это антиэлитарное искусство для миллионов, которые несут в него маленькие деньги, свои полкопейки. Поэтому кино для ограниченной аудитории — это оксюморон, довольно абсурдная ниша. Тем не менее каким-то образом она возникла. Поскольку кино является искусством, надеюсь, оно не умрет.
Сцены из спектакля «Психоз»
О переменах в мире. Сейчас на наших глазах происходит тотальная антропологическая перемена. Еще год назад нельзя было вживить в мозг чип, чтобы парализованный встал и начал ходить. А вот уже можно. Раньше это делал Иисус. Сейчас нейрохирург. Цивилизация ускоряется с немыслимой скоростью. В 2045 году обещают наступление момента сингулярности. Информация все время удваивается, и к 2045 году время удвоения будет приближаться к нулю. Понятно, что люди являются и потребителями, и жертвами этой технологической революции. Естественно, что происходит переворот в мозгах, в восприятии и воспитании. Мы даже не можем себе представить масштабы этих перемен. Они немыслимы. За последние десять лет было произведено больше информации, чем за всю предыдущую историю человечества.
О хороших людях. Чехов считал, что идиотов на Земле — 98%. Все-таки оставшиеся 2% из семи миллиардов — это очень много. В мире есть прослойка, которая хочет что-то менять к лучшему. Они озабочены экологией, правами человека, искусственным интеллектом — не важно. Понятно, что все это достаточно левого окраса. Идеалистическая молодежь обычно левая. Потому что это бунт против родителей, устоев, государства, начальства. Но эти люди ходят смотреть кино, спектакли, документальные картины, которые удовлетворяют их запросам. Этот драйв с годами не пропадает. В России это смыто. У нас была довольно серьезная прослойка потомственной советской интеллигенции — она почти вся эмигрировала. Этот слой размыт, но он все еще есть, и не только в столицах. Он не консолидирован, не охвачен, потому что с ним не ведется никакой работы, к нему не адресуются. Те, которые пытаются работать с массами, нацелены на аудиторию менее изысканную.
