Самый неприятный человек в мире

Он всюду. Он неброско одет, суетлив, в руках айфон или маленький фотоаппарат. Вы в Париж — он уже тут. Вы в Лондон — он уже спешит вдоль Темзы с селфи-палкой наперевес. Вы в Рим — он уже машет, подпрыгивая: «Я здесь!» И с ним всегда его малокровная женушка с малиновыми губами. Этого одышливого гражданина я называю Тупой Турист. Да, грубовато. Поэтому для краткости и изящества именую его Туту. Мой Туту интернационален. Он может быть китайцем, немцем, американцем и русским. Его главная страсть — оказаться там, где все. Идти туда, куда надо. Смотреть то, что говорят. И этих Туту — тьмы и тьмы, с раскосыми и прочими очами.

Он знает, что в Париже надо потоптаться в Лувре, в Лондоне пробежаться по Британскому музею, а в Риме — отстоять три часа на жаре, но обязательно проникнуть в Ватикан. Больше не знает он ничего. Он тупой, я же предупреждал.

Месье Туту приезжает, например, в Прагу. Ну пива выпил, это само собой, и вепрево колено съел, не подавился. А потом он бросается, потея, к собору Святого Вита: еще бы! Надо же увидеть гламурные витражи Альфонса Мухи, он про них читал в путеводителе, и еще соседка ими восхищалась. И этот герр Туту, возможно, никогда не узнает, что прямо перед собором стоит дворец Шварценберг, в котором таится музей с полотнами эпох Ренессанса и барокко. И хорошо, что синьор Туту не узнает, пусть ловит своего Муху.

Когда мы с дочкой пришли в Шварценберг, то вызвали нервный ажиотаж у смотрителей. Они сидели себе, дремали веками, как комарики в янтаре, а тут вдруг — здрасьте, нагрянули любители искусства! А музей замечательный. Тут вам и Рубенс, чьи туши, впрочем, я не люблю, и Брейгель, точнее оба, старший и младший братья. Люблю обоих. Мы с дочкой бродили по совершенно пустым залам, а за нами осторожно шмыгали служители, присматривали. И это было чистое наслаждение, как прохладное сухое вино в июле. Только мы, только пара безмолвных старушек и полотна, полотна, полотна.

Туту знает, что в Париже надо потоптаться в Лувре, в Лондоне пробежаться по Британскому музею, а в Риме — отстоять три часа на жаре, но обязательно проникнуть в Ватикан. Больше не знает он ничего

Ну хорошо, Прага, допустим, не такая уж сокровищница шедевров. Но вот Рим. Я, конечно, потащился в Ватикан. Как без его музеев культурному человеку? Но больше туда ни ногой. Потому что это мекка самых злокозненных Туту. Несутся, окаянные! По галереям, по коридорам, по залам... Топ-топ-топ! Негде укрыться, нет спасенья, топ-топ-топ! Вот добрался я до Сикстинской капеллы, которую всю жизнь мечтал увидеть — с того момента, как восьмилетним узрел Бога и Адама на репродукции в детской энциклопедии. И что? До Бога ли мне было? В зале битком, как на презентации новой картины Никаса Сафронова. И гул и волненье под сводами. И толкает меня красномордый мистер Туту из Алабамы, и наступает на ногу бойкий Туту-сан из Киото... И только Адаму хорошо на своем облаке. И покинул я капеллу в смятении, не пережив никакого катарсиса. Прости, старина Микеланджело!

Но в том же Риме есть палаццо Барберини, прямо в центре. Из него, кстати, сбегала Одри Хепберн во время своих «каникул» в кино. В палаццо — музей, а в музее — Филиппо Липпи, Перуджино, Бронзино, Рафаэль и Караваджо. И почти никаких посетителей. Потому что все Туту — они по Ватикану топают, они только на свои дурные компасы смотрят, с дороги не сворачивают, селфи-палками проткнут всякого, кто на пути встанет... А тут, в палаццо, избранные прогуливаются вроде меня, хо-хо! Или возьмем виллу Фарнезина в районе Трастевере — там настенные росписи Рафаэля, и любуется ими всего пара-другая интеллигентных старичков. Ну и мы с дочкой пришли. Ни одного Туту, благодать.

Да, есть места, где проклятого Туту не миновать. Скажем, во Флоренцию я направлялся — да, угадали! — чтобы попасть в галерею Уффици. Прочитал занимательную книжку Вазари про гениев Ренессанса и понял: срочно в Уффици. И Туту со всего мира сюда же, айфонами пощелкать. Что знает Туту об Уффици? Только одно: здесь «Весна» и «Рождение Венеры» Боттичелли. Ну, что-то еще по мелочи, на это можно зарядку айфона не тратить. Какой-то там фра Анджелико, Тициан-шмициан... Да, имеется пара работ Леонардо, но ведь не «Мона Лиза», что с них взять? Проходим, граждане, не задерживаемся!

И все Туту, как загипнотизированные зайчики, собираются перед двумя полотнами Боттичелли. Щелк-щелк! «А еще сними меня в профиль, ага, я в Instagram выложу... Что-то «Весна» эта темная совсем, да? Я думала, поярче...»

А напротив «Весны» висит «Благовещение Честелло» того же Боттичелли — никому неинтересное, потому стоять напротив него можно спокойно, безмятежно. Художник написал его уже после всех «Венер», когда попал под влияние Савонаролы, страстного флорентийского проповедника, искоренителя всякой «срамоты». Вещь трагическая и нежная. Так я и стоял, никто не толкал меня, не зудел над ухом, и здесь случился со мной катарсис: прикоснулся ко мне ангельской лилией сам Сандро, прозванный еще в детстве Бочонком, как и переводится с итальянского «боттичелли».

...А задорные Туту всего мира клацают-клацают пальцами по клавиатуре, бронируют себе самолеты и отели, билеты в музеи и галереи, прокладывают свои слоновые маршруты. Наши встречи с мистером и миссис Туту неизбежны на перекрестках, но от них так легко увернуться, ускользнуть и показать им нос, выглянув из-за драпировки старинного натюрморта, который они никогда не увидят.

Алексей Беляков, зам. главного редактора Allure