Движение есть жизнь: Владимир Варнава – о перформансе для BURO.
Все, что нужно знать о проекте хореографа в честь десятилетия BURO. (и не только)
За плечами хореографа и танцовщика Владимира Варнавы — работа с Мариинским театром, сотрудничество со Светланой Захаровой, Дианой Вишневой и Чулпан Хаматовой, режиссерские и актерские проекты. Для инсталляции по случаю юбилея BURO. Владимир подготовил перформанс и поделился с нами его деталями.
BURO. отмечает десятилетие и открывает большую мультимедийную выставку с диджитал-арт-объектами. Ты в этом проекте будешь отвечать за «телесность» и покажешь перформанс на 70 человек. Что это будет?
Все началось с пространства, где и будет происходить перформанс, — оно меня вдохновило. «Робостанция» на ВДНХ — светлое помещение с колоннами и пирамидой — Олимпом — в центре. Увидев его, я подумал: «А как здесь могли бы существовать древнегреческие боги?» Надо сказать, мифы Древней Греции — моя первая книга, ее можно назвать сильным впечатлением детства. С тех пор мифология многое для меня значит, и я часто к ней обращаюсь. Более того, в каждом танцовщике или перформере я всегда пытаюсь найти особую специфику, суперсилу и сверхспособности — в какой-то степени отыскать греческого бога (улыбается).
Как удалось соединить Древнюю Грецию с диджитал-идеями BURO.?
В этом павильоне я вижу древний храм Пантеон, в который заключено цифровое искусство. Почему бы не столкнуть именно здесь прошлое и будущее? За настоящее будет отвечать сам зритель — участник и очевидец. Юбилейная выставка BURO. связана с инновациями XXI века, а я свою задачу вижу в том, чтобы оживить их и создать образ через взаимодействие человека с технологией. Фактически я стремлюсь выстроить отношения между двумя разными феноменами, соединив их чем-то по-настоящему живым — танцем.
Участники перформанса — кто они?
Это семьдесят волонтеров, жизнь которых в основном никак не пересекается со сценой. Честно говоря, я волновался: до конца не знал, кто придет в зал. Но еще до старта понимал: вне зависимости от подготовки перформеров я буду работать с ними как с людьми вдумчивыми и готовыми впитать мое восприятие танца. И результат не заставит себя долго ждать.
И что получилось?
Удивительно, но за очень короткое время перформеры превратились в артистов, которые могут выходить на публику и кое-что про это понимают. Я испытываю чувство благодарности: попав на репетиции, они открылись, и, мне кажется, я сумел их настроить на нашу общую волну.
Ты работаешь с театрами-брендами от Мариинского до Театра наций, с примами-балеринами от Дианы Вишневой до Натальи Осиповой, с серьезными труппами Москвы и Монако, но при этом бросаешь все и ставишь перформансы с непрофессионалами. Эта мысль просто рвет шаблоны. Зачем тебе это?
Я много работаю с большими группами, и часто мои артисты — непрофессионалы. Три года назад я поставил перед концертом Shortparis часовой перформанс для шестидесяти парней, а летом 2019 года — «Коллайдер» на фестивале «Форма». Режиссером последнего выступил Максим Диденко, художником — Павел Семченко, а за музыку отвечали те же Shortparis. Это был шаманский ритуал, финалом которого стала танцевальная оргия. В форме охранника я вел немой допрос участников с трансляцией на экраны. Каждый перформанс с внушительным количеством участников — это эксперимент. С одной стороны, я оттачиваю свои навыки работы с массами, с другой — показываю на практике, что танец и мой физический тренинг может быть универсален.
Во время карантина в своем инстаграме ты запустил бесплатные авторские уроки «Утренний Варнава». Это тоже был твой тренинг?
Да, практически такой же, который я даю и перформерам BURO., и артистам Мариинского театра, и студентам израильской школы «Маслун», с которой работал в этом году весь июнь. Через свой тренинг я до всех доношу одну суть. Конечно, сложность упражнений варьируется от уровня и прокаченности танцовщика, но сам подход все же, мне кажется, универсален. Абсолютно каждый человек может почувствовать свой вес, замедлиться и услышать, как наращивается дыхание. Я подсказываю, что такое гравитация или скорость.
В последнее время ты много сталкиваешься с драматическим театром. С Чулпан Хаматовой показываешь по всей стране спектакль «УтроВечер», ставишь хореографию для Дианы Вишневой и Ксении Шевцовой (прима-балерина Театра Станиславского и Немировича-Данченко. — Прим. BURO.) в «Блохе» Максима Диденко (спектакль «Левша»), с Ингеборгой Дапкунайте работаешь в фильме «Балет». А еще много лет сотрудничаешь с авангардным питерским Инженерным театром AXE. Что ты приобретаешь?
Да, так сложилось, что в моем бэкграунде есть опыт работы в драматическом театре, который помогает. Я очень люблю придумывать с артистами драмы ткань спектакля, потому что они, как правило, очень самостоятельны и легко выходят на co-creation.
Часто на уровне идей степень сотворчества с ними гораздо выше, чем в балетном мире, и у них всегда больше домашней работы — вне репетиционного зала. Все это я стараюсь привносить в балетный театр.
Сейчас мы наблюдаем, как танец выходит за пределы своей системы координат и скрещивается с драматическим театром, мультимедиа, поп-культурой, масс-маркетом. Почему так происходит?
Думаю, танец — это восхитительно. Если задуматься, через что человек проявляет себя, то самым простым и очевидным ответом будет движение: он двигается — значит, живет. Статичное тело вызывает вопрос, живое ли оно? Танец — ода присутствию человека в универсуме.
Последние несколько лет растет популярность сайт-специфик-театра, где его можно потрогать и ощутить буквально физически. Все больше понимаешь: театр внутри сцены и своих изолированных стен отдаляется от человека с космической скоростью. А танец?
Танец в пределах сцены — не самое естественное его проявление. Я думаю, он туда был заключен. Да, это дало свои плоды и результаты, но ему уже пора прорываться из универсального блэкбокса. Я обожаю космос «черного зеркала сцены», но часто вижу, как танец там становится все безопаснее — в какой-то степени декоративным. И эта парадигма распространяется и на менеджмент. Дирекции театров и продюсеры фестивалей стараются все меньше рисковать и показывают то, что заведомо понравится и принесет солд-ауты. Это уже про продажи билетов, а не про танцевальную стихию. Не так давно я был на фестивале искусств в Альметьевске с перформансом «Петрушка». Меня восхитила одна импровизация: ребята танцевали внутри фонтанов, когда в каплях воды играло солнце. Фантастическая красота! Когда смотришь на подобные вещи, осознаешь, что в коробке такое воспроизвести довольно сложно. Но в этом суть танца — в сиюминутности.
Десять лет назад ты ставил андеграундные работы в полуподвалах, а классом занимался в зале, где нельзя полностью вытянуть руки из-за низких потолков. Сейчас твои балеты востребованны, ты снимаешься в блокбастере и сидишь в жюри шоу на федеральном канале. За это время уже почувствовал, что такое бюджеты и хорошие гонорары. И все-таки что первично, идея или деньги, и может ли первое обойтись без второго?
Если у тебя есть деньги, но нет идеи, ничего не получится. Как и раньше, я до сих пор без бюджетов или гонораров берусь за проекты, которые мне нравятся своей концепцией. Мне это нужно для развития и широты мысли, а требовать деньги, скажем, с арт-хаусных спектаклей, которые идут в пространствах на 50 зрителей, абсурдно. Не буду говорить, что деньги — зло: они часто необходимы и важны для реализации идеи. Но когда есть внушительный бюджет, а его начинают распределять на декорации, я внутренне не согласен. Мне кажется верным вкладывать деньги в людей: в зарплаты танцовщикам, тренинги и репетиции. Но, конечно, все зависит от конкретного проекта.
Переломный момент твоей истории за последние 10 лет?
Когда поставил балет «Дафнис и Хлоя», это 2019 год. Тогда я понял, что начал вырабатывать свой язык и артисты могут на нем разговаривать. Появились его очертания. Да, он еще требует уточнений, но уже позволяет погружать танцовщиков и зрителей в мой пластический мир.