Оттепель в Москве: гид по трем выставкам

С 7 марта в ГМИИ им. А. С. Пушкина действует выставка «Лицом к будущему. 1945-1968». Она стала завершающей частью музейного фестиваля, посвященного искусству послевоенного десятилетия. Свои выставки об оттепели уже представили Музей Москвы и Третьяковка. Buro 24/7 рассказывает о каждой выставке трилогии. 

«Московская оттепель: 1953–1958»

Где: Музей Москвы

Когда: 16 декабря — 12 апреля

Кураторы: Евгения Кикодзе, Сергей Невский, Максим Семенов, Александра Селиванова, Ольга Розенблюм

Экспозиция первой «Оттепели» — это своего рода прорыв для Музея Москвы. Помимо привычных картин кураторы уделили большое внимание архитектуре, музыке, кино и литературе.

«Мы задумались о том, что значит современность. Есть внешние символы современности — компьютеры, при этом мы понимаем, что на компьютере можно писать домостроевские идеи, например, что можно бить женщину. Наши современники так и делают. Оттепель интересовала нас как начало, точка отсчета современности как типа сознания, необходимого для сегодняшнего дня». 

Кроме того, они наметили девять главных направлений, которые сформировали жизнь человека оттепели. Первый из них — решетка или матрица — определяет не только концепцию, но и дизайн выставки. Термин «решетка» пришел из работ американского искусствоведа Розалинды Краусс, наследницы французских структуралистов — Ролана Барта, Жака Лакана, Жиля Делеза.

«Решетка объясняет смысл новой, демократической, дистрибуции информации. Она развивается по горизонтали, в ней не может быть центра и доминанты. Она многоцентрична и единомоментна» (Евгения Кикодзе).

Выставка открывается с материалов ХХ съезда партии в 1956 году. Это событие положило начало развенчанию культа Сталина и формированию нового отношения к человеку. Далее идет главная повесть эпохи — «Оттепель» Ильи Эренбурга. В ней уже нет сталинского героя-стахановца, а персонажей занимают искусство и человеческие взаимоотношения, а не светлое коммунистическое будущее. В целом выставка погружает нас в будничную жизнь, которая, наконец, стала возможна для обычных людей — здесь автопортрет Зверева в импрессионистичной манере соседствует с натюрмортами Рогинского и Соболева.

После «Решетки» следует раздел «Капсула», где зритель попадает в мир личного пространства человека — «некое яйцо, которое защищает его». Помимо отрывков из фильмов «Еще раз про любовь» и «Три тополя на Плющихе», где герои обустраивают новый быт в собственных квартирах, кураторы дают и прямую аналогию — картину «Яйцо» Состера.

Михаил Рогинский, «Натюрморт с кувшином», 1966; «Квартирная сюита», фрагмент, 1994

В разделе «Новое» переосмысляются пережитки сталинской эпохи, которые приходят в новую систему. «Новые ценности — это начало строительства, сам момент слома старого и огромных масс земли на месте будущего здания», — говорит Кикодзе, рассуждая о картине «Строительство Нового Арбата» Шильникова.

Категория «Ритм» отсылает не только к джазовой музыке, но и к человеку как живому существу с пульсом.

«Управлять ритмом равнозначно управлению материей, ставить акценты, замедлять или усиливать — значит творчески переустроить мир» (Евгения Кикодзе).

Джаз оживает в работах Яковлева, Панкина, Кулакова, Кропивницкого — эпигонов западной живописи, которые испытали влияние Джексона Поллока. Последний был представлен на Американской национальной выставке в Москве в 1959 году. Рядом с ними — портрет Дюка Эллингтона работы Шелковского, сделанный с обложки пластинки. «Новый ритм» затронул даже лекции — по архивным материалам из истории мехмата МГУ мы можем проследить, как менялся темп лекций.

Михаил Кулаков, «Апостолы», 1964

«Появляется новая молодежь, которую нужно не заставить, но увлечь. Здесь появляются приемы взаимодействия: ритмом, акцентами, паузами. Так возникает диалог между учеником и учителем» (Евгения Кикодзе).

Эпоху оттепели невозможно представить без космоса — ему посвящен раздел «Мобильность», который раскрывает тему скорости. Москвич из коллекции Музея Москвы соседствует с работами Турецкого в духе поп-арта как символ новой роскоши, доступной теперь не только элите. Рядом с макетом реактивного жидкостного двигателя — фотографии экранопланов, метеоров и ракет конструкторского бюро Алексеева. Космос распространяется и на обычную жизнь — пылесосы, фены и сифоны напоминают космические агрегаты, почтовые марки изобилуют изображениями ракет, а конфеты носят название «Белка и Cтрелка».

Экранопланы им. Р.Е. Алексеева

Еще одна важная для эпохи категория — «Прозрачность», которая отражается сразу в нескольких факторах: прозрачные материалы, общее пространство работы на заводах и отсутствие границ и стен в распространении информации. Эскизы новых заводов из архивов Мархи соседствуют здесь с портретом Ландау из железобетона и стекла работы Лемпорта.

«В науке происходит объединение знаний, на пересечении традиционных дисциплин появляются новые науки, наконец оправдана и получает быстрое развитие кибернетика. Аналогично — в искусстве, возникают сложные жанры», — объясняет Евгения на примере абстрактной работы Лидии Мастерковой, созданной из кусков различных тканей, в том числе солдатской шинели. Поднимается и тема противостояния научного сообщества и Лысенко — в разделе «Синтез» представлены первые сборники по проблемам кибернетики конца 50-х.

Завершает выставку «Пустота», с которой и началась вся работа. Тема «Пустоты» отсылает к рассказу художника Янкилевского о разгроме выставки 30-летия МОСХ в Манеже в 1962-м. Этому события, как продуманной политической акции, тоже уделено отдельное внимание в рассказах и свидетельствах современников. Увидев на абстрактной работе Янкилевского черное пятно, Хрущев заявил: «Дырка!», – эту фразу повторил за ним каждый из участников делегации. Рассуждая об этом поступке Хрущева, Кикодзе подводит итог:

«Отношение к пустоте — то, что отличает тоталитарную систему от демократической. Это нечто неизведанное, шанс к открытию. В тоталитарной системе этого шанса нет» (Евгения Кикодзе).

«Оттепель»

Где: Третьяковская галерея, Крымский вал, д. 10

Когда: 16 февраля — 11 июня

Кураторы: Кирилл Светляков, Юлия Воротынцева, Анастасия Курляндцева

В середине февраля своя «Оттепель» стартовала в Третьяковке — работа над выставкой началась более двух лет назад.

«Факторов было несколько — массовый интерес к эпохе, выраженный в рейтингах сериалов. Также важен исторический момент — в искусстве авангарда или соцреализма, которые часто становятся темами выставок, люди не выходят за существующий корпус идей, а 60-е — новый материал, к которому обратились в разных институциях. Третий момент — интерес к ближней истории, когда люди понимают, насколько необратимые процессы происходили в разные моменты, и это не только революция 1917 года. Интерес сначала появился к 90-м, а оттуда пошел интерес и к 60-м» (Кирилл Светляков).

Анастасия Курляндцева отмечает, что интерес к 60-м есть не только в России — об этом говорит популярность сериалов «Безумцы» и «11.22.63», а также выставок, посвященных дизайну холодной войны.

Виктор Ефимович Попков, «Двое»,  1966

«У нас скорее популистский проект, в котором мы задаем общие векторы, модели восприятия. Невозможно показать 15 лет жизни огромной страны в полном масштабе, можно лишь приоткрыть шкатулку. Мы старались показать в большей степени не искусство, а документ. Раскрыть искусство как документ, артефакт — это вызывает ряд недоумений у тех, кто приходит смотреть именно картины» (Юлия Воротынцева).

Вход на выставку открывается фрагментами из фильмов «Дайте жалобную книгу», где студенты символически громят скульптуру и старую архитектуру — убирают фальшивые элементы декора, чтобы обнажить модернизм. Сразу за ними идут фрагменты фильмов «Застава Ильича», «Девять дней одного года» и «Летят журавли», живопись Коржева, Крюкова и Никонова — все это составляет раздел под названием «Разговор с отцом».

Кадр из фильма «Летят журавли», 1957

«Отец не всегда может ответить, часто это внутренний разговор. Люди не говорят о лагерях и участии в военных действиях, истории табуируются изнутри», — комментирует происходящее Кирилл Светляков. Вслед за мрачным коридором открывается светлая площадь с бюстом Маяковского, вокруг которого выбранные кураторами векторы оттепели от «Лучшего города на земле» и «Нового быта» до «Международных отношений» и «Атома-Космоса». Поиск нового языка происходил в это время не только в живописи, но и в быту — люди не говорили в открытую об отношениях и чувствах. «60-е — это поиски языка. Эмоция, травма, страх, боль — модернисткие, невозможно выразить их через соцреализм», — поясняет Светляков.

Выставка концентрируется на человеческих чувствах — отчуждение в картине «Двое» Попкова, эротические абстракции белютинцев, нежная графика Дубинского. Герои эпохи не боятся быть инфантильными, показывать свои чувства и порой наивные мечты. За новой лирикой следуют великие устремления — открытие космоса и освоение целинных земель. Стиральная машина в духе космических спутников соседствует со скульптурой Эрнста Неизвестного, а космические интерьеры конструктора Балашовой — с крупноформатным полотном Нестерова «Слушаем космос». Хотя тема индивидуализма становится важной для городского жителя, она сочетается с коллективистским восприятием.

Таир Салахов, «У Каспия», 1966

И вот уже геологи и полярники превращаются из ударников труда в простых рабочих. «Они монументальные, но обыденные, что показывает пиетет художника перед ними, хотя имиджа интеллектуала у него тоже нет», — продолжает Светляков. Тема космоса переходит в абстракцию — оптическая композиция Булатова перекликается с счетчиком Гейгера Злотникова. По другую сторону от площади — раздел «Международные отношения», посвященный противостоянию СССР и США, холодной войне и отношениям с Кубой. Проходя круг, мы снова оказываемся в «Лучшем городе Земли», среди образов Пименова, Гаврилова, Степанова, Салахова. Вероятно, «Оттепель» —  только первая часть трилогии, где нас также будут ждать «Застой» и «Перестройка».

 

«Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968»

Где: ГМИИ им. А.С. Пушкина, Волхонка, 12

Когда: 7 марта — 21 мая

Кураторы: Экхарт Гиллен, Петер Вайбель, Данила Булатов

Если в Третьяковской галерее и Музее Москвы эпоха оттепели показана на примере отечественного материала, то в Пушкинском музее зритель знакомится с искусством послевоенной Европы. Выставка создана совместно с брюссельским центром изящных искусств BOZAR и центром искусства и медиа ZKM в Карсруэ, где она экспонировалась ранее.

«В своей выставке мы постарались развенчать классические мифы об американском превосходстве, о доминировании абстрактной живописи и нью-йоркской школы. Мы постарались сделать акцент именно на европейских тенденциях - ведь и концептуальное искусство, и поп-арт, и медиа-арт появляются именно в Европе  (Данила Булатов, куратор выставки «Лицом к будущему»).

Выставка открывается скульптурой Осипа Цадкина «Разрушенный город», которую художник посвятил разрушенному во время бомбежек Роттердаму. Первый раздел «Конец войны. Скорбь и память» объединяет абстрактную и фигуративную живопись послевоенных лет — скульптура Альфреда Хрдлички «Распятый», переносящая иконографию распятого Христа в язык новой живописи. Она находится в окружении полотен Макса Бекмана, Габриэле Мукки, Ханса Рихтера и Жана Фотрие. Все они связаны с переживаниями и травмами послевоенных лет. Западные художники соседствуют здесь с советскими — живописью Татлина, Белютина и Рогинского, скульптурами Сидура.

Осип Цадкин, «Разрушенный город», 1954; Михаил Рогинский, «Стена с розеткой», 1965

«Знаменитая фраза Адорно, что «писать стихи после Освенцима - это варварство» определяет дискурс послевоенного немецкого искусства. Абстракция становится важным языком потому, что иначе невозможно передать весь ужас войны. Уход от фигуративности и призывы к антиискусству - важнейшие тенденции того времени»  (Данила Булатов).

На колоннаде кураторы продолжают развивать тему холодной войны в двух направлениях — реализме и абстракции. Портреты Люсьена Фрейда и Владимира Яковлева соседствуют с полотнами Вернера Тюбке и Харальда Мецкеса, посвященными подавлению Венгерского восстания в 1956 году, и голубем Пикассо — символом мира. Следом идёт формирование языка абстракции на примере живописи Тадеуша Кантора, Лидии Мастерковой и Элия Белютина. От холодной войны мы переходим к строительству нового мира в полотнах Леже и Дейнеки через «Синий парус» Ханса Хааке и копию «Синего глобуса» Ива Кляйна — выражение абсолюта цвета и поиски новой, бесплотной, формы. Борьба за мир выражается в полотнах Пикассо «Резня в Корее» и вдохновленного им Хорхе Кастильо в работе «Паломарес». Рядом с ними — триптихи Карла Гёца и Ханса Грундинга, связанные с угрозами ядерной войны. Художники считают своим долгом высказываться о волнующих их проблемах — гибели мирного населения, подавлении восстаний, бомбардировках и массовом уничтожении.

Ханс Грундиг, «Против атомной смерти», 1958

Помимо западных художников на выставке широко представлены и советские мастера — Белютин, Дейнека, Мастеркова, Инфанте, уже упомянутые Злотников и Рогинский. «В журнале «Крокодил» была карикатура, где люди, смотрящие телевизор, приняли за помехи репортаж с выставки современного искусства, где показывали абстрактную картину Адама Марчинского» - рассказывает Данила о выставке, приуроченной к Всемирному фестивалю молодежи и студентов 1957 года.

 Подобное сопоставление художников западной и восточной Европы с советскими разрушает еще один миф — о делении искусства на восточное и западное, абстракцию и фигуративность, объединяя их язык и школы в русле общих европейских тенденций.

 

Александр Дейнека, Эскиз мозаики, «Мирные стройки», 1959–1960; Фернан Арман, «Сожженная скрипка», 1966

Вслед за холодной войной и борьбой за мир на выставке идут разделы, посвященные формированию нового языка 60-х, — «Новые реализмы», «Преодоление прошлого» и «Концептуализм». Здесь зритель встречается с новыми техниками и формами выразительности в произведениях Хайнса и Армана, сталкивается с обнулением искусства в работах групп Zero и Nul, попадает в светящуюся комнату Отто Пине и знакомится с концептуалистами «Art & Language». Завершением долгого пути от послевоенной травмы к поискам новых средств изобразительности становится «Конец утопии», где политические события эпохи — демонстрации во Франции, формирование террористических групп в Германии, ввод советских войск в Прагу — отражены в работах ситуцианистов. Масштабная выставка, включающая более 200 экспонатов, показывает развитие искусства в самых разных направлениях.

«Эта выставка нацелена на то, чтобы приблизить зрителя к современному искусству, здесь показан момент его становления, те механизмы, которые были задействованы, чтобы перейти от классического искусства к современному. В то же время, это не учебник по современному искусству и не антология - авторы могли бы быть другими. Важны те идеи, которые иллюстрируют представленные художники. На первый план выходят не живописные качества, а скорее технические, как, например, в случае со световой комнатой Отто Пине или работой Хайнца Мака. Послевоенное искусство тоже может быть очень красивым и впечатляющим, и конечно есть очень сильные вещи, связанные с темой памяти и войны»  (Данила Булатов).

Выставка в самом деле требует от зрителя не только открытости, но и определенной подготовки — человеку, который привык видеть в стенах Пушкинского только классику, будет нелегко. Однако работы, связанные с темами памяти и войны, будут близки каждому — даже традиционалистам.