Испанское театральное чудо: проект Kamchatka в Москве
Ангел пролетел
Kamchatka — это десять артистов. Проект (хотя это очень конкретное, современное и даже чуть грубоватое слово не слишком подходит для описания того, чем занимается компания) родился в Барселоне 10 лет назад. Со спектаклем «Побег» (Fugit) актеры объехали множество стран. Так что же в нем особенного?
В сущности, «Побег» в каждом новом городе, куда прибывает Kamchatka, создается заново. Актеры переосмысливают городское пространство, открывая для себя и жителей каждого места нечто новое. Но исследование полиса не есть цель «Побега». Цель, кажется, гораздо глубже и человечнее. «Побег» добрался до Москвы как раз в то время, когда у нас набирает популярность театр впечатлений. Постепенно все современные театры обрастают спектаклями-променадами. Абсолютным хитом стал Remote, привезенный в столицу импресарио Федором Елютиным. В общем, зритель хочет открывать новое — в искусстве и в себе.
Впрочем, эта жажда нового — не всегда правда. То есть, конечно, люди пресытились традиционными развлечениями и готовы сделать шаг в неизвестное. Слово «развлечение» возникает неслучайно. Если театр (и искусство вообще) — это только форма досуга, а не попытка наладить связь с собой и миром, возможна ситуация: «Давай, артист, развлекай меня». И эту ситуацию разрушить сложно, даже самой искренней историей. Кроме того, чем история более искренняя, чем большей веры и вовлечения требует, тем более серьезный блок возникает у зрителя, ждущего, что его сейчас «уникальным» образом развлекут. Возможно ли разрушить этот барьер? Что делать с четвертой стеной без четвертой стены? Со стеной, которую зритель воздвигает вокруг себя сам, когда нет уже ни кресел, ни разделения на сцену-зал, ни вообще чего-то, что говорит о традиционном театре? Искусство XX века искало ответы на эти вопросы лихорадочно и отчаянно. Теперь с этим разбирается Kamchatka. Иногда барьер рушится под напором актерской энергии. Иногда — выстаивает: тогда нервический зрительский смех не утихает до конца путешествия. Либо человек предпочитает сойти с дистанции. И в этом тоже есть справедливость: от чего бежать, если бежать не от чего?
Но большая часть зрителей все-таки идет за своими проводниками до конца. Все начинается с ожидания, когда в руках у каждого участника (пожалуй, слово «зритель» для «Побега» неуместно) оказывается клочок газеты. В ней что-то о гастролях советского театра, что-то из 1965 года. Квест ли это? Скрыта ли какая-то загадка в этой газете? Все пристально изучают свои кусочки... А потом бумажки попадают в огонь. Потому что «Побег» — это никакой не квест. Здесь каждого ожидают загадки и разговоры посерьезнее.
Чудеса начинаются с первой встречи с артистами, с первого взгляда — а все они так пристально смотрят в глаза, порой так бесконечно долго, что становится то неловко, то страшно. Весь мир вокруг убегающих полон тревоги и удивления. Вот откуда-то взялась чайка (не самая часто встречающаяся птица в Москве), и она так пронзительно и тревожно кричит. Ее подхватывает детский плач — это не запись, это действительно расплакался чей-то ребенок неподалеку. Но и он подгоняет тех, кто должен бежать.
Артисты ни в чем не врут. Они вызывают в зрителях настоящие чувства. Ощущения — на кончиках пальцев, в уставших ногах, в нижней части живота, в легких. Свет и тьма, горький запах серы. Станиславский учил, что физические ощущения порождают психологическую реальность. Чехов был с ним солидарен, один из его героев «топнул ногой и разозлился». Погрузившись в весь набор ощущений, подаренных артистами уличного театра, абсолютно веришь в то, что надо бежать. В то, что есть, от чего спасаться. Но есть и кому спасать.
Локация в Москве — промзона, частично переосмысленная в формате модного арт-пространства, с кафе, верандами, фуд-траками. Место становится опасным и сказочным, во время путешествия участники оказываются в Зоне, где только Сталкеры знают, как себя вести. Когда нужно спрятаться и затаиться, а когда можно перекусить и отдохнуть. Секунды без этих Сталкеров — самое тягостное, что происходит с участниками. Даже наиболее сплоченная группа (зрителей делят на несколько команд, которые вновь встретятся лишь в конце пути) пребывает в состоянии испуганного ребенка, когда на десять секунд теряет контакт с проводником.
Проводники молчаливы. То есть для общения со своими подопечными им не нужны слова. Совсем. Полужест, прикосновение, взгляд — все прозрачно и так. Они отвечают за остальных, они знают какую-то высшую правду, как древнегреческие жрецы — первые актеры. Они иногда испуганны, но в них непоколебима вера в то, что они сумеют всех вывести. И радость их, когда все случается, чиста, бесконечна и неуправляема. Но вывести — еще не значит спасти. Уже стемнело. Ты обнаруживаешь себя совершенно мокрым, без телефона и документов, под легким ветром. Вокруг — соучастники побега. Кто-то из них плачет, кто-то просто притих. Вот ворота — что за ними, есть ли там спасение и от чего же все-таки ты бежал, известно лишь тебе. Сохранится ли последнее, полное любви, объятие-благословение одного из тех, что охранял тебя в этой маленькой, но вовсе не театральной, а самой настоящей жизни? Тихое обсуждение освобожденных за воротами Зоны сводится к коротким фразам, в большинстве своем означающим: «Спасибо».