Поймать мгновение: выставка Жан-Пьера Лаффона в Москве

Говорить о творчестве Жан-Пьера Лаффона вне контекста его второй половины, супруги Элиан, было бы совершенно неправильным. Как в свои слегка за 80 они поддерживают друг друга, попеременно отвечая на вопросы интервью, так и почти шестьдесят лет вместе они творят. Элиан Лаффон в этом тандеме редактор и куратор, именно она направляла фотографа на те самые интересные, теперь уже исторически значимые события, которые Жан-Пьер снимал для публикаций в огромном количестве изданий, и потом вместе с мужем отбирала самые интересные кадры.

«За каждым кадром стоит история, на выставке представлены три десятилетия важного и совсем не спокойного времени в США. С начала шестидесятых до конца восьмидесятых, во время которых произошло множество важных событий: политические убийства, война во Вьетнаме, борьба за права геев, первый импичмент и так далее. Это события, которые создали современную Америку такой, какая она есть сейчас. Когда я приехал в США, это была бурлящая страна, полная событий, где у меня как у фотографа было множество возможностей. Я хотел быть хорошим репортажником, и для этого ничего не надо было делать, кроме как быть в курсе происходящих событий и быть готовым выйти на улицу с камерой. Если сейчас я где-то в Европе хочу что-то снять, то тут же встречаю огромное количество запретов, меня просят убрать камеру или показать разрешение, тогда в новой для меня Америке мне никто ничего не запрещал: ты включаешь камеру и делаешь свою работу, и я просто был фотографом, который хотел снять хорошие кадры. Это была очень агрессивная страна, два подряд убийства политиков из семьи Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, боровшийся за права чернокожих и за права людей вообще, манифестации, поддерживающие войну во Вьетнаме с лозунгами «хороший коммунист — мертвый коммунист», и, наоборот, против нее. В это неспокойное, горячее время каждый день происходило что-то, и все, что надо было делать, — просто быть начеку» (Жан-Пьер Лаффон).

Когда осматриваешь экспозицию, складывается впечатление, что в кипящей от событий Америке сложно было не стать хорошим фотографом, ведь страна сама то и дело подбрасывала истории, которые просто не могли пройти незамеченными. Однако быстро понимаешь, что именно уникальный взгляд Лаффона в этих кадрах показывает не только и не столько даже происходящее, сколько его значение и даже некоторый символизм.

«Что мы видим на этой фотографии? Это вертолет отбывающего в небо Ричарда Никсона, который закончил свой президентский срок и улетает из Белого дома в то время, когда Джеральд Форд произносит речь о вступлении в должность. Этот момент запечатлели всего два фотографа: мой муж и молодая и в то время еще неизвестная Энни Лейбовиц. Во время инаугурации все фотографы и журналисты снимали нового президента США. Для Жан-Пьера же был важен момент окончания эпохи Никсона. Он снимал во время срока его президентства, он снимал его во время импичмента, и он запечатлел его последний момент присутствия в политической жизни США. Все на этом снимке говорит об окончании: сворачиваемая дорожка, пустая поляна, которая обычно окружена журналистами и фотографами,  и одинокий, отбывающий в небо вертолет с теперь уже бывшим президентом. Поэтому на следующий день мы выбрали именно этот кадр для публикации. Я прекрасно понимала, что фотографию инаугурации я смогу попросить у пресс-службы Белого дома, но мне был интересен совершенно другой момент, и Жан-Пьер оказался единственным фотокорреспондентом, его запечатлевшим» (Элиан Лаффон).

Лаффон смотрит на эти снимки, которые они с женой видели уже, наверное, не одну сотню раз, без каких-либо эмоций, хотя прямо перед нами, на стенах «Манежа», висит снятая им история целой страны.  Он оказался в постоянных свидетелях этой истории, и то, что для нас теперь важное событие целой эпохи, для него было реальным происшествием, происходившим здесь и сейчас. 

«Не могу сказать, что к какому-то из представленных здесь или где-то вообще в моем архиве снимков у меня есть особенное отношение. Для меня это всегда было работой, я не думал о масштабе личности, которую мне нужно сфотографировать, никогда особенно не задумывался о том, что еду снимать что-то особенно важное или кого-то очень значительного. На следующее утро, открывая газеты со своим фото и читая репортаж об этом человеке или событии, я мог сказать сам себе: "Смотри-ка, оказывается, вчера произошло кое-что важное". С 1972 года я был в пуле Ричарда Никсона и на протяжении одиннадцати лет постоянно снимал для Белого дома, и я же был свидетелем его импичмента. Если так подумать, то передо мной прошла целая эпоха, я точно так же, как и все, видел, как президент был смещен с должности в результате ошибки, которую он совершил. Сейчас это часть истории журналистики, потому что именно благодаря прессе того времени «Уотергейтское дело» получило ход. Я, впрочем, никогда не думал о таких вещах в момент, когда мне нужно было снять что-то, моя задача была увидеть ситуацию, а не рассуждать о важности происходящего события» (Жан-Пьер Лаффон).

«У меня нет любимых фото, но есть те, которые спустя множество выставок и публикаций стали любимцами публики. Например, знаковым оказался этот снимок. Это было во время кампании по введению метадоновой терапии в тюрьмах США. Я приехал в тюрьму Томз в Нью-Йорке, которая уже закрыта и не функционирует, и был свидетелем того, как сотрудники давали таблетки метадона заключенным. Это был принцип гуманизма по отношению к людям, находившимся за решеткой. Я ждал охранника в коридоре, перед тем как мне предоставят возможность пройти к заключенным, и сделал этот кадр. Я увидел этот момент, в котором есть три настроения, они есть в любой тюрьме мира: мятежник, всем своим видом пытающийся показать, что он находится здесь не по своей вине и что он невиновный; молящийся, который в смирении проводит свои дни в заключении, и третий тип, к которому, наверное, относятся 90 % всех людей, находящихся в тюрьмах. Это люди в отчаянии, потерявшие надежду, которые даже не помнят имени своего адвоката и статью обвинения, по которой они сидят. Эта фотография отображает три настроения, и сегодня она уже стала метафорой. В Америке множество юристов и людей, связанных с судебной системой, покупали этот снимок, так что его можно обнаружить на стене в огромном количестве юридических компаний» (Жан-Пьер Лаффон).

На выставке большая часть работ посвящена Нью-Йорку, поскольку, конечно, ни одна экспозиция про Америку не может обойти вниманием этот город.

«На фото вы видите Нью-Йорк, которого уже нет: ни тех настроений, ни тех людей, ни даже тех зданий. Мы напечатали большими фотографии башен-близнецов: они стали своеобразным символом Нью-Йорка, и все начали снимать их уже после трагедии, а Жан-Пьер фотографировал их почти еженедельно, поэтому на фото они такие, какими их можно было увидеть до 11 сентября. Он снимал их еще даже тогда, когда в них не были арендованы офисы» (Элиан Лаффон).

«Очень популярной стала, например, серия фотографий бандитской группировки из Бронкса. Однажды я просто приехал к ним в район и попросил разрешения снять их жизнь. Я провел три дня, фотографируя их повседневный быт, дела и проблемы и разборки. Это была группировка, известная тем, что активно выступала против прихода драгдилеров в Бронкс. Они занимали верхние этажи зданий и скидывали на торговцев наркотиками камни и тяжелые предметы» (Жан-Пьер Лаффон).

Это не первая биеннале четы Лаффон, до этого они участвовали во французской биеннале, и когда Ольга Свиблова, увидев выставку в Париже, пригласила Элиан и Жан-Пьера в Москву, они с радостью согласились. В России до этого  Жан-Пьер бывал не раз, но с собственной экспозицией оказался впервые.

«Я много раз приезжал в Россию, в основном снимал жизнь фермеров, еду и гастрономию, эта тема интересовала моих редакторов в 70-х и 80-х. Я был на Каспии, смотрел производство икры, снимал в Грузии винодельческие процессы и ваши мясные заводы и производство колбас. Это была важная часть западного восприятия советской культуры» (Жан-Пьер Лаффон).

Одна из самых масштабных работ, представленных на биеннале в большом формате, — стена с фотографиями модных, нарядно одетых людей из семидесятых.

«Это мой репортаж со знаменитого боксерского матча Мохаммеда Али против Джо Фрейзера. Это было невероятно важное событие того времени, но у меня не было возможности попасть внутрь, так как пресс-служба отказала мне в аккредитации, сказав, что я не спортивный журналист. Тогда я решил поснимать снаружи и, как мне кажется, получил даже больше, поскольку снял то, на что мало обращали внимание другие: нарядных гостей, которые для нас сейчас являются отображением всей той моды и шика, что были в семидесятых. Казалось бы, мне не дали возможности фотографировать матч, но только спустя 30 лет, когда на экраны вышел фильм Ридли Скотта «Гангстер», чей сюжет основан на реальных событиях, рассказывающих о новом драгдилере, потрясшем своей безжалостностью и бескомпромиссностью всю Америку, я понял, что я был свидетелем тех самых событий. И среди разряженной толпы людей у входа был также и Бампи Джонсон, человек, о котором сняли целый фильм. Суть тогдашней ситуации заключалась в том, что полиция пыталась найти человека, который так безжалостно и беспринципно продавал огромное количество наркотиков в США. Одной из возможностей увидеть проявление этих денег было прийти на какое-то особенно значимое событие и посмотреть на гостей. В первом ряду, на местах по пять тысяч долларов за билет (в 1972 году), в шубе из шиншиллы в пол и в такой же шиншилловой шляпе сидел никому не известный человек — как потом выяснилось, он стал третьим крупнейшим дилером 70-х. И узнать его удалось во многом из-за кричащего внешнего вида на том матче. А это и было именно то, что я снимал, находясь у входа» (Жан-Пьер Лаффон).

«Я не фотохудожник, задача которого — отобразить творческое видение процесса через размытую линзу или искаженную цветопередачу. Я показываю то, что вижу. Я репортер, мое искусство — увидеть момент» (Жан-Пьер Лаффон).

«На моей серии снимков с первого запуска ракеты США вы не найдете ракеты. Я снимал счастье людей, которые были неимоверно рады наконец-то ответить СССР. Все журналисты в это время снимали сам запуск, я же решил снять вот эту толпу людей и показать их реакцию, их гордость, их восторг. В ракетах нет ничего удивительного, они все похожи друг на друга, и будет другой запуск, и он будет выглядеть точно так же, но эмоции людей, связанные с первым запуском ракеты, повторить будет уже невозможно, такое может произойти только один раз в истории. Мне кажется, что я даже сейчас слышу крики толпы: "Вперед, Америка! Ура!" — людей, которые гордятся быть жителями своей страны и тем, что они наконец ответили СССР» (Жан-Пьер Лаффон).

У Жан-Пьера Лаффона на московской  Фотобиеннале представлено как минимум пять различных серий. Также есть и отдельно взятые снимки, ценность которых на сегодняшний день во многом перевешивает важность самих событий, происходивших в тот момент, ведь он снимал не просто сюжет, а жизнь людей в этом сюжете и то, как что-то происходило в истории свободного мира, делая его таким, какой он есть сейчас. И на выставку стоит сходить хотя бы для того, чтобы не забывать о ценности каждого момента нашей жизни, поскольку завтра он станет частью истории. 

Экспозицию «Жан-Пьер Лаффон. Тревожная Америка» можно увидеть в центральном «Манеже» до 17 марта.