Поговорили с худруком «Смешариков» Анатолием Прохоровым — о толерантности, зарубежном успехе и перезапуске мультсериала

«Яндекс» в ноябре прошлого года подписал контракт на перезапуск «Смешариков» — одного из лучших мультсериалов России нулевых годов. Продолжение стартует в онлайн-кинотеатре «КиноПоиск HD» и доступно в «Яндекс. Эфире» по подписке Яндекс. Плюс, позже его покажут уже и по телевизору. «Смешарики» — во многом очень необычный мультсериал как с точки зрения сюжетов и идей, так и с технической: за внешней простотой рисунка часто скрываются большие философские темы. Истории Кроша, Нюши, Каркарыча и других сказочных обитателей рассказывали не только в формате сериала, но и на больших экранах — у «Смешариков» есть полнометражный приквел и два сиквела.

BURO. поговорило с одним из авторов и художественным руководителем проекта «Смешарики» Анатолием Прохоровым — о том, нужна ли анимации господдержка сегодня, почему мультфильмы должны касаться «запрещенных» тем и чего ждать от нового сезона.

Анатолий Прохоров

Анатолий Валентинович, анимация — довольно проблемная сфера в аудиовизуальном искусстве. Это один из самых трудных жанров в России — как с точки зрения креативной части, так и в плане окупаемости. «Смешарики» запускались при поддержке Министерства культуры, и это обычная практика для мультфильмов. Поддерживает ли Минкульт вас сейчас или вы стали финансово независимы?

При всем колоссальном количестве нареканий в сторону Минкульта от российской культуры, кинематографа и анимации в частности надо признать главное: он поддерживает много фильмов. Анимация не могла бы выжить ни в 1990-е годы, ни сейчас по одной простой причине: российский медиарынок пока слишком слаб и узок. Но мы в какой-то степени выживаем. Самый успешный российский мультсериал — это «Маша и Медведь». Его мировой успех можно объяснить использованием классического [для мультипликации] жанра мультклоунады, который идет от Флейшера (Макс Флейшер, американский аниматор и создатель Fleischer Studios. — Прим. BURO.) с его моряком Попаем и «Тома и Джерри» студии «Ханна-Барбера». Хорошее качество «Маши и Медведя» обеспечивается в том числе тем, что вся творческая «начинка» сериала делается той частью мультстудии «Пилот», которая уже около 30 лет живет и работает в Лос-Анджелесе.

Но господдержка мультфильмам все равно нужна — прежде всего потому, что ситуация на внутреннем рынке и труда, и производства, и показов для анимации очень сложная. Телевидение до сих пор платит очень немного за мультсериалы и не показывает авторскую короткометражную анимацию. В результате нет заказчиков, нет денег. В таком случае надо включаться в огромную международную медиамолотилку — и мы со «Смешариками» в каком-то смысле это сделали. Нас довольно успешно показывали в Европе и в США. Но настоящий коммерческий успех пришел в Китае — и не к «Смешарикам», а к «Малышарикам», младшему брату нашего проекта. Хотя включаться в равноправный международный копродакшен (совместное производство. — Прим. BURO.) тяжело.

Но есть голливудские мультфильмы, которые собирают гораздо больше, чем российские полнометражные. Почему так в России? Какие вообще есть проблемы в творческой части? Или в административной?

Знаете, это довольно большая загадка для меня как для продюсера. Три полнометражных мультфильма мы делали более-менее по голливудским лекалам. Мы все выверяли, работали с западными скрипт-докторами, консультантами и дистрибьюторами. Но есть что-то такое, что мы не учитываем, а франшиза про богатырей («Три богатыря» — серия мультипликационных фильмов студии «Мельница». — Прим. BURO.) учитывает. Например, жанр. Аудитория во всем мире очень любит легкую семейную комедию: и в игровом, и в анимационном кино. Этот жанр проходит на ура. Мы по разным причинам на нем не специализируемся: все-таки наши фильмы — это «драмеди», драматические комедии. И тут соревноваться с «Диснеем» и «Пиксаром» очень сложно.

В этом смысле наш международный прокат удачнее, насколько я знаю, чем у франшизы про богатырей. Он очень хорошо закупался в Латинской Америке и в Азии. Стоимость на рынке той или иной продукции зависит не только от ее качества, но и от [финансовых возможностей] того рынка, который покупает. Условно говоря, немецкий рынок следит за качеством фильмов, которые показывают зрителям. Латиноамериканский — в меньшей степени, потому что там по телевизору смотрят все. Да, мы ближе к Голливуду в полных метрах, но дотянуться до вершины анимационного Голливуда, до «Пиксара», нам пока не удалось.

Но «Смешарики» ближе к картинам западным, чем к мультфильмы про богатырей. Потому что ваши истории более универсальные, понятные. В них нет какого-то особенного российского колорита.

Он еще больше повзрослел, хотя это не всегда сразу заметно. Наша центральная зрительская ниша — это старшие дошкольники, пять-семь лет, и мы «сидим» в ней очень странным образом. Мы начинали как детский сериал, а потом в творческом и смысловом отношении расширились — и это показалось нам очень интересным ходом. Нас приняли родители. Мы это быстро почувствовали, потому что нас тогда показывали по телевизору, на СТС. Из телерейтингов мы поняли, что нас с большим интересом смотрит родительская аудитория. И мы теперь стараемся сесть не на два стула, а на три или даже четыре: это очень трудно. Для аудитории пяти-семи лет у нас есть приключения, анимация, комический стиль истории. Все это для нас остается главным, чтобы дети не скучали. Но теперь мы должны учитывать огромную аудиторию, от 7 до 70 лет.

В 2009 году вы говорили про своих зрителей так: «Мы поняли, что дети невероятно взрослые, и мы всегда недооценивали их восприятие взрослой жизни, которая течет рядом с ними. Современные дети просто все чувствуют. Ребенок в пять-шесть лет практически погружен во всю психологическую палитру взрослой жизни, семьи, родителей, родственников». Прошло 11 лет. Изменился ли за это время портрет вашего зрителя?

Сейчас, во время перезапуска, родители требуют, чтобы «Смешарики» не снижали «философской» составляющей, оставаясь детским мультсериалом. Это очень интересное и радостное для нас требование, потому что его предъявляют далеко не к каждому произведению. Известно, что «Алиса в Стране чудес» совсем не детская история — но из-за того, что она страшно нравится молодым родителям, они говорят: «Ой, слушайте, как там все замечательно и фантазийно. Дайте-ка я прочту ее своим детям». И когда они начинают читать, им самим это нравится. А читающий с любовью и восторгом родитель он очень сильно воздействует на ребенка. Или, например, «Винни Пух» Алана Милна в оригинале, как вы знаете, тоже не совсем детское произведение. И только благодаря гениальному пересказу Бориса Заходера оно проникло в детскую среду. Нам повезло и с не менее гениальными мультфильмами режиссера Федора Хитрука и двух художников, Эдика Назарова и Володи Зуйкова, которые нарисовали весь этот мир. Вот к этим произведениям приблизительно такие же требования родителей: чтобы они были тонкими, философскими, мудрыми. Но при этом оставались ориентированными на детскую аудиторию. Нас радует, что эти условия стали открыто выставлять нам, хотя это довольно тяжелая творческая задача.

Ваши зрители из 2003 года сейчас уже сами могут быть родителями, которые включат детям новых «Смешариков».

Нам, конечно, очень важно, чтобы, они остались нашими фанатами. Никогда не хочется обижать их, но, как говорится, «делай, что должен и будь, что будет». На перезапуске нам, конечно, важно знать реакцию молодых родителей — примут ли они новый сезон, не отвергнут ли. Вообще, тоска по прошлому — великая и странная вещь. Я вот иногда читаю в Сети, что раньше было лучше и то, и это. И думаю: тут люди адекватные вообще или это у них так ушедшая молодость играет? А то, что в магазинах не было ни хлеба, ни молока, зато были огромные очереди, — на это наплевать? Мы опасаемся такой реакции, в духе «а вот раньше были „Смешарики“...» Но вроде бы этого не произошло.

Не только планируем, они у нас всегда были. Например, наш фильм «Трюфель» рассказывает о выборной компании. «Большое маленькое море» — о надвигающейся экологической катастрофе. У нас есть десятки примеров: одни более яркие, другие — менее. Очень нетривиальный пример — это фильм «Роман в письмах» о взаимоотношениях Александра Сергеевича [Пушкина] и Натальи Николаевны [Гончаровой]. Это очень тонкая и не совсем детская вещь, но нам она важна. С первого десятка серий мы поняли, что мы — так называемый развивающий сериал, который чем больше ребенок смотрит, тем больше он в него въезжает. Может быть, сегодня мы можем определить «Смешариков» как «философствующий семейный сериал». Не философский. Мы не используем слова «квинтэссенция» и «экзистенция», мы не говорим о Хайдеггере и Ницше. Но именно философствующий, потому что в истории культуры и цивилизации именно философствование дает почву и для профессиональной философии, и — что гораздо важнее! — для становления самих культуры и цивилизации. Достать людей из их повседневной жизни и хотя бы «на чуть-чуть» поместить в атмосферу философствования, размышления о себе, своей жизни, ее смыслах для нас остается самой важной целью.

Мы очень много получали такой реакции от подростков: «Вот случайно посмотрел „Смешариков“. Я из них уже давно вырос, теперь мне 14 лет, и вдруг я понял, что „Смешарики“ — это совсем не про то, про что я смотрел в восемь лет». И это правильно, мы на том и стоим. Поэтому этот курс мы абсолютно точно собираемся продолжать — даже не потому, что этого хотят и родители и дети. Кстати, чего хотят дети, ни родители, ни мы толком не знаем. Да и дети сами не «знают»: они могут только почувствовать. Если им нравится мультик, они будут его смотреть в прямом смысле раз 30–50. Если мультик не нравится, они все равно его один раз досмотрят, но потом скажут: «Нет-нет-нет, не надо». Второй и третий разы они уже смотреть его не будут. Сейчас мы проводим фокус-группы в одной частной питерской школе, но с аудиторией чуть-чуть старше, чем наша целевая, — это 1–3-й класс. Показываем им новые серии и смотрим, на что они реагируют, а на что — нет. И получаем очень важные для нас результаты.

Сейчас такие требования выдвигаются, мне кажется, к очень многим мультфильмам. В этом смысле американская мультипликация взяла курс на социальные темы. Например, «Холодное сердце», где рушится история о принцессе, которая должна быть счастлива с принцем. Да и сама принцесса сегодня — это не обязательно добрая героиня. «Холодное сердце» говорит о феминизме, и это сейчас важно. Планируете ли вы отражать социальные веяния в новом сезоне?

А нельзя ли предпочтения детей исследовать так: взять за последний год самые популярные мультфильмы, посмотреть, на какие темы они говорят, о чем шутят и из этого вывести среднее арифметическое на тему того, что интересно детям, что — не очень, что смешно, а что — не смешно?

Нет, так делать не имеет смысла: так мы берем уже исследованную аудиторию, исследованные предпочтения и работаем с ними, повторяя успехи и неудачи. Но вот вам телепример конца 1980-х годов. Центральное телевидение неожиданно для всех и для себя показывает «Рабыню Изауру» — сериал, купленный задарма. Ставит его чуть ли не в прайм-тайм, потому что тогда, по сути, нечем было завлечь к телевизору колоссальную аудиторию российских женщин в возрасте 50+, и получает огромную долю, потрясающие рейтинги. Выясняется, что сердцу страдающей сибирской домохозяйки вдруг чем-то так важна эта бразильская вампука по роману 1875 года, эта откровенная фальшь дешевой картинки, этот «оперный» драматизм. А ЦТ поставило его просто потому, что эфир нужно было чем-то закрывать, — и вот так случайно наша аудитория попала на новую жанровую территорию. Никто и никогда не думал, что она до сих пор будет одной из центральных. Женщины старше 50 лет и сейчас живут этими историями, хотя теперь они снимаются в более современной стилистике. Поэтому «давайте посмотрим на то, что сделано, выберем из этого самое удачное и сделаем похожее», на мой продюсерский взгляд, заранее проигрышный вариант. К сожалению, приходится все время рисковать. Голливудские продюсеры хорошо это знают. Они понимают, что из 10 планируемых блокбастеров один-два фильма выстрелят, три-четыре войдут в ноль, а остальные обрушатся. Но самое удивительное, что никто из них не может заранее «вычислить», какие именно один-два выстрелят.

У «Диснея» недавно вышел мультфильм «Вперед», и в России из него вырезали гомосексуального персонажа, женщину-циклопа с розовыми волосами. «Пиксар» сделала мультфильм «Аут», где главные роли у двух гомосексуальных персонажей. Понятно, что в России есть закон, запрещающий показывать детям такие мультфильмы. А если бы его не было? Как вы считаете, стоит ли в России показывать детям такие мультфильмы?

Здесь круг проблем значительно шире: речь в принципе должна идти о наличии сексуального образования, причем для взрослых. Это важно в том числе и для улучшения демографической ситуации. Дело в том, что во всем мире область сексуальной жизни до сих пор практически табуирована. Конечно, революция 1968 года много чего сделала: теперь нет «правил сексуальной жизни», есть нюансы уклада сексуальной жизни каждого человека. Давайте хотя бы донесем эти веяния до нашего родительства, до их картины мира. И пусть уже они сами решают судьбы своих детей, пока те позволяют им это делать.

Следующая подобная проблема — отображение ранее табуированных тем семейной жизни в медиа, которое здесь играет роль огромной и неформальной сферы образования. Именно эту роль в начале 2000-х годов сыграла скандальная и рейтинговая программа «Окна» на ТНТ с ведущим Дмитрием Нагиевым. Все якобы семейные ситуации, как сейчас мы знаем, там разыгрывалось актерами. Но смысл этого псевдодокументального шоу был совсем в ином: впервые в отечественном публичном — да еще телевизионном! — пространстве перед нами разворачивались, а потом еще и подробно обсуждались всеми сторонами, психологически крайне напряженные сцены из обыденной семейной жизни. Семья, как известно из социальной психологии, — это «зона тлеющего конфликта». Там, конечно, были и сексуальные проблемы, и детско-родительские, и адюльтеры, и прочее. «Окна» несли огромной аудитории мощное расширение картины мира: о чем уже можно говорить публично и о чем еще нельзя. О культурных табу в бескрайней области всей сексуальной жизни человека. Подобного рода телепрограммы малаховской «желтизной» не заменишь. Но культурный процесс необратим: «сор» (наша сексуальная жизнь) уже вынесен из избы, и его уже не заметешь под ковер.

Кстати, забыл сказать о доброте главных героев. Есть огромные проблемы табуированности отдельных островов и архипелагов человеческой культуры, которые значительно глубже факта, добрый ли главный герой или нет, светлокожий он или нет. А детектив, например, не обязательно честный и тонкий. То, что подобное усложнение мира приходит к детям, мне кажется очень позитивным фактом. Сказки — всегда сказки, но жизнь от них отличается все сильнее. Сегодняшняя задача сказочника — расширять романтический мир сказки до психологической сложности обыденной реальности. Это, например, успешно проделала сага о Гарри Поттере.

Вернемся к «Смешарикам». Вы говорили, что в самом начале сериала было 20 прототипов героев, а осталось всего девять. Как вы их выбирали и на что ориентировались?

Это был 2002 год, тогда мы целый год готовились к запуску. У нас было два героя: Моха и Кроха, это две мушки-близнецы. Но по масштабу они очень маленькие, так что у нас были бы большие проблемы на общих и крупных планах. У нас был персонаж-гусь, который стал в итоге Пином. Там проблема была другая: у него была сильно вытянутая шея, он выбивался из общего решения рисовать всех зверей круглыми. Сначала мы подумали, что это хорошо, но потом решили нарисовать его без шеи. А художник сказал: скорее всего, получится пингвин. Я говорю: это же круто! И сразу стало понятно, что у него должен быть акцент. Еврейский, грузинский, немецкий, эстонский: мы хотели смешать вместе все самые узнаваемые. На озвучке, правда, так вышло, что Пина записали только с немецким акцентом. Но он был настолько сочен и ярок, что сразу прилип к нему.

Нюша раньше была коровой. Она называлась Коровушка, а поросенком был подросток-диджей Свин. Он ходил в больших наушниках и ни на что не обращал внимания. Потом мы от них отказались и сделали одну Нюшу: мы хотели реабилитировать в России образ свиньи и показать, что свинки бывают такие розовые, замечательные. Мы не брали совсем стандартных животных — например, зайца, лису, медведя, собаку, кошку, мышку.

Но в «Смешариках» есть заяц.

Ну, да, протащили. Но вообще Крош — это кролик.

Почему из девяти героев только два женских персонажа?

Думаю, это моя ошибка, я проглядел. Потом у нас появился десятый персонаж Биби, интересный и важный. Мы развиваем его присутствие, истории с ним. И в новом сезоне он тоже есть. А вот с третьей «женщиной» у нас получилась накладка, и теперь непонятно, стоит ли в принципе ее вводить, — вероятность того, что она всем понравится, невероятно мала из-за зрительских привычек. Будет кипеж на полгода в интернете: «Вот, испортили „Смешариков“». Главное — нам самим пока не очень понятно, какую краску она может внести в наши истории.

Основная критика поступала от западных продюсеров, и она была конструктивной. Они говорили, что мы не придерживаемся строгих стандартов целевых аудиторий, которые приняты на детском телевидении. Аудитория трех-пяти лет — это одна, пяти-семи — это другая, семи-десяти — третья, десяти-четырнадцати — четвертая. Хотя мы стали семейным сериалом и нас устраивает эта позиция, мы, может быть, получили бы больше денег, если бы следовали правилам мирового рынка. Но мы в то же время хотели делать то, что нам нравится, чтобы это было что-то новое. И нам дать такого рода продукт было важно.

Еще была критика ярких красок персонажей со стороны наших мэтров-мультипликаторов, Юрия Норштейна и Эдуарда Назарова. Они говорили, что это вульгарно, что мы портим детям вкус. Критиковали и форму — ну что за кругляши? Но мы сознательно выбрали путь легкого детского рисунка: дети пяти-семи лет могут легко взять и нарисовать кружок, сверху добавить треугольничков, — вот вам и ежик.

«Смешарики» за 17 лет их истории очень много хвалили. Скажите, а за что критиковали? И можете назвать эту критику конструктивной?

Скажите, а сейчас, когда готовили перезапуск, пересматривали ли вы старые фильмы?

Конечно, они у нас просто перед глазами.

Мы не делаем в «Смешариках» вот такого апгрейда, как, например, в «Простоквашино», который сейчас ругают все. Нам такие перемены не интересны. Есть новшества очень внутренние, я сейчас не буду о них рассказывать.

Что из того, что вы делали раньше, вам показалось несовременным, от чего вы отказались бы?

Тут каждый видит, что захочет. Например, когда я читал, что новая серия «Сплетники» — это про Ксению Собчак, я урыдался. Но конечно, одной из фишек старого сезона была игра с названиями фильмов. «Полеты во сне и наяву», «Вишневый сад», «Это сладкое слово — мед» — у нас есть масса аллюзий на огромный материал мировой художественной культуры. Или, например, фильм «Природные свойства», который говорит о простых человеческих качествах, в частности о доверии и толерантности. Карыч вроде бы не может летать — но почему это сужают до намека на его ориентацию? Вообще-то, это отсылка к инаковости любого человека: нам же не надо перечислять все 126 разных направлений жизни, в которых эта толерантность должна проявляться. Наши мультфильмы — это простой детский смысл и много аллюзий.

Три года назад в одной из серии «Смешариков», в «Пин-коде», нашли аллюзию на сериал «Во все тяжкие». Пин в ней создавал леденцы в лаборатории, и в этом углядели отсылку к сериалу, где в лаборатории варили метамфетамин. Как так получилось? Вы специально вставляете в «Смешариков» конкретные ссылки на популярную культуру, которые поймут только взрослые?

Смотрите «Смешарики. Новый сезон» в онлайн-кинотеатре «КиноПоиск HD» и «Яндекс. Эфире» по подписке Яндекс. Плюс