Все это было навсегда, пока не закончилось: когда уйдет постсоветская мода

Практически каждая статья завершается вопросом, как долго продлится это экзотическое явление. И есть ощущение, что сейчас, в марте 2018-го, на этот вопрос сам собой нашелся ответ.

В статье под характерным названием «Is Post Soviet Ethically Problematic» на highsnobiety присутствует и идеальное описание тренда: «В общем и целом это тенденция одеваться в марки, вдохновленные эстетикой советских "низов", или в одежду люксовых марок, обыгрывающих стиль молодежи рабочих районов стран советского блока». В свое время и Денис Симачев играл в это, попутно придумав майки с Путиным на фоне розовых облачков, которые стали самым подделываемым item'ом на всех рынках страны — но Симачев был про шик и новорусское пижонство, а суть постсоветского тренда, как справедливо замечают критики, — в эстетизации или поэтизации того, что в 90-х было «низом», «антиэстетикой». И далее: «Обычно это предполагает мешковатый спортивный костюм, декорированный коммунистической

иконографией или надписями на кириллице. Это главное наваждение момента, охватившее западных модников; это свежо и экзотично, но не в сторону гавайских рубашек или лазаний с рюкзаком по Непалу, — это так "улично", так "по-бандитски" и "аутентично", как совсем недавно был хип-хоп».

Это так «улично», так «по-бандитски» и «аутентично», как совсем недавно был хип-хоп

Тут, как говорится, слова не выкинешь — в постсоветском тренде действительно сошлись и увлечение 90-ми, и стрит-культура, и самое главное — ощущение чего-то настоящего, цельной идеи, которая не похожа на то, что рассказывают по ТВ (сейчас ведь не только у нас с телевизором проблемы — боюсь, везде есть ощущение, что там рассказывают что-то ими же придуманное). И это чувствует мода. Но вовсе не только мода. Есть такое видео французского художника Сиприена Гайара «Деснянский район» 2007 года: снятая то ли на телефон, то ли на бытовую камеру схватка двух больших групп болельщиков в Киеве: человек по 200, одни в красных майках, другие — черно-серые. Они организованно сходятся и расходятся в рукопашной на фоне панельного микрорайона и проезжающих автобусов типа «Беларусь». Дрожащая, прыгающая камера завороженно транслирует баталию, которая абсолютно бессмысленна и именно поэтому абсолютно прекрасна — в ней нет никаких мотивов, кроме выплеска энергии. Где-то воюют дронами и показывают попадания баллистических ракет камерами самолетов-разведчиков, а тут — жизнь, бой, парни, которые бьются за что-то, не имеющее видимой ценности.

Конечно, это слишком обобщение и слишком упрощение; и дизайнеры, определившие постсоветский тренд в моде — очень разные. Рискну предположить, что то, что для Демны Гвасалии является основой «эстетики безобразного», для Рубчинского становится предметом чистого любования, а для дизайнера Юлии Ефимчук из Киева или MISBHV из Варшавы — выстраиванием отношений с прошлым. А в прошлогодней коллекции Джунии Ватанабе (весна-лето 2017) модели и вовсе ходили в майках с удивительными надписями «Николай 58», «Клинцы» и «Летний лагерь аэроклуб москита». Эта коллекция — хороший пример и силы тренда, и того, к чему сводится разница между дизайнерами «новой школы» (они, коротко говоря, делают дизайн в контексте) и предыдущей школы — авангардистской (они делают «вещь в себе»). На сайте города Клинцы, кстати, есть прекрасная новость об этой коллекции с комментарием: «Брянские интернет-издания пока не могут понять, что побудило Джуниа Ватанабе упомянуть наш город в своей коллекции».

У постсоветской истории есть и другая сторона. Не уверен, видят ли это потребители из Шордича, но в сердцевине ее лежит, скажем так, мягкий реваншизм. Смысл его понятен примерно всем, кто родился по восточную сторону Одера. Это когда оказываешься в Чертаново и вдруг проникаешься масштабом замысла архитектора; когда идешь по Карл-Маркс-аллее того же Берлина и кажется, что это помощнее какой-нибудь East Side Gallery; когда эстетика прошлой империи видна не только в недостатках, но и во всем величии. И это не ностальгия — это скорее взгляд издалека на что-то странное и громадное, чего уже больше не будет.

Таксист обязательно скажет, услышав русскую речь: «Руски? Путин — гут!»

У того же Сиприена Гайара видео про битву в Деснянском районе смонтировано с кадрами взрывов отслуживших свое зданий — титанических образцов «бруталистской архитектуры», модной в 70-е (не будем вдаваться в детали, половина официальной Москвы так построена); есть что-то совершенно завораживающее в наблюдении за громадным зданием, символом власти и порядка, который вот-вот упадет. Может быть, поэтому «постсоветская» история ярко присутствует у польских, грузинских и украинских дизайнеров — из стран, казалось бы, максимально далеких от нашей нынешней ура-имперской темы. Империя транслировала силу и эстетику; мы смотрим на былое величие взглядом людей, уже почти забывших, что это было, — снизу, сидя на корточках.

И в этом взгляде есть то, что понятно не только нам. Именно поэтому постсоветская тема оказала такое влияние на всю моду, от топ-марки вроде Burberry до потока футболок с кириллицей у гигантов масс-маркета и первой обложки польского Vogue с «Волгой» и высоткой. Тема, можно сказать, на пике — и естественно возникает вопрос, надолго ли. Очевидно, чем популярнее тренд, тем более широкие силы в него вовлекаются, тем проще он понимается — и тем более простые приемы идут в ход.

Здесь же, в КМ20 — один из главных форпостов Гоши Рубчинского, самого известного и тонкого интерпретатора «постсоветского», от «Империи зла» и серпа с молотом по мотивам Любови Поповой до Тимура Новикова и Эрика Булатова; главная сила Гоши, на мой взгляд, — не в теме, а в интонации.

Так что КМ20, надо отдать должное, сумел обозначить и те направления, в какие может развиваться «русский тренд», и его пределы. С одной стороны — серьезность, с другой — показная ирония; с одной — контекст и поэтизация «антиэстетики», с другой — туристическая футболка практически как ready-made. И то и другое — более чем актуальные практики, в их пределах помещается вся «новая мода».

Нужно иметь бездну иронии — гораздо больше, чем позволяет текущая ситуация, чтобы гордо шагать в майке с портретом Путина

Но тут, мне кажется, есть тонкий момент. Шагая по Лондону или Парижу в майке с надписью «Русский ренессанс», попросту говоря, чувствуешь себя круто. Не в последнюю очередь потому, что несет в себе этот слоган — и в смысле эстетики, и значения, которое он транслирует. Прямо скажем, нужно иметь бездну иронии — гораздо больше, чем позволяет текущая ситуация, чтобы столь же гордо шагать по городам в майке с портретом Путина и надписью Mr. President.

Наверное, у любого тренда есть срок жизни, и наш, постсоветский, оказался на удивление мощным. Но иногда мода меняется быстрее мира, а иногда мир — быстрее моды. Сейчас, скажет вам любой читатель, политикой является все, от манеры обращения к девушке до уж тем более выбора майки. Есть замечательная книга Сергея Юрчака о последних десятилетиях СССР «Это было навсегда, пока не кончилось» — это название идеально отражает ощущение от советского наследия; там, в частности, говорится о том, как в насквозь политизированной системе империи люди создавали пространства «вненаходимости», существующие вне идеологии. Как ни странно, постсоветский тренд тоже обладал этой «вненаходимостью», жил-был как бы вне координат «ситуации».

Но, конечно, и кириллица, и постсоветская тема слишком заряжены как раз тем, что придает всей истории остроту, — идеологией, вызовом, подчеркнутой брутальностью. Это по-прежнему работает, но от этого один шаг до того, чтобы оказаться в роли представителей школы Дурмстранг (если вы помните четвертую часть «Гарри Поттера»). И потерять самое ценное, что умеет делать мода: универсальный код, язык, который понимают везде одинаково. Кстати, в тех самых 90-х была очень модная тема — писать русские слова латиницей. Хорошо бы показать ее Престону.