Оскар де ла Рента: конец прекрасной эпохи

Оскар де ла Рента умер в возрасте 82 лет у себя дома в Коннектикуте от рака. Собственно, за этой строкой из новостей — конец целой эпохи, и эпохи по-настоящему прекрасной. Потому что Оскар де ла Рента был из того поколения модельеров, которые начинали работать еще в золотую эпоху кутюра, в 50-е, и которые фактически создали современную моду как таковую. Теперь их осталось совсем мало, и им всем под или даже за 90 — Юбер де Живанши, Пьер Карден, Эммануэль Унгаро, Андре Курреж, Карл Лагерфельд и Валентино Гаравани.

Большую часть своей рабочей жизни он провел в Америке, но, конечно, он был настоящим кутюрье с самой настоящей кутюрной выучкой. Потому что учился он у самого главного гения всех времен и народов — у Кристобаля Баленсиаги. Именно в его ателье в Мадриде он в конце концов и попал, когда в 18 лет приехал из Доминиканcкой Республики (а его семья была из самого что ни на есть доминиканского истеблишмента) в Испанию изучать живопись, но вместо этого увлекся модой. Он начал рисовать скетчи и, как это тогда было принято, рассылать их в разные места и был принят помощником в Eisa — так называлась испанская часть кутюрного шитья Баленсиаги. Удивительным образом из всех известных сотрудников Баленсиаги (а у него работали Эммануэль Унгаро, Андре Курреж) именно Оскар, наименее приближенный к мэтру (как он сам говорил, "я в основном поднимал с пола булавки"), оказался наиболее ему близок.

Из всех известных сотрудников Баленсиаги именно Оскар, наименее приближенный к мэтру (как он сам говорил, "я в основном поднимал с пола булавки"), оказался наиболее ему близок

Больше всех других он перенял ту самую рентгеновскую точность классических пропорций с небольшим, но совершенно уникальным смещением, которая отличала стиль Баленсиаги 50-х. Именно в платьях Оскара де ла Ренты — и только в них — были видны те самые приемы, которые так блестяще использовал в свое время Баленсиага: чуть приподнятая впереди линия талии со сборками на животе, которая делала эту самую талию идеальной, кринолин, который впереди был всегда чуть короче, чем сзади, что облегчало силуэт, и т. п.

Он блестяще умел делать очень красивые вещи — красивые в таком старомодно классическом смысле этого слова, когда есть талия, есть грудь, и вообще все на своих местах. Это очень просто сказать — но невероятно тяжело сделать, и именно этим редким талантом он обладал сполна. Яркий цвет, кружево, вышивки, шелк плотной фактуры — все это Оскар де ла Рента использовал очень близким к баленсиаговскому способом. Впрочем, всю фантастически-футуристическую часть Баленсиаги — а именно его поздние коллекции с невероятными по простоте и невообразимости платьями — он практически не воспринял. Он был совершенно приземленным — в лучшем смысле этого слова — человеком и модельером.

Когда в Lanvin пришел Антонио дель Кастильо, он позвал де ла Ренту к себе — и тот перебрался в Париж. Он уже умел делать кутюр — после мастерских Баленсиаги — и стал ассистировать дель Кастильо при создании кутюрных коллекций. Там он перезнакомился со всеми — и в том числе с герцогиней Виндзорской, которая много способствовала устройству его жизни, причем не только светской, но и личной. Она познакомила его с главным редактором французского Vogue Франсуазой де Ланглад, на которой он и женился. Франсуаза же познакомила его со всем интернациональным миром моды, джет-сета, богемы и прочего гламура.

Светскость плюс практичность вообще было его фирменным сочетанием. Именно практичность и привела его в Америку — он хотел большой бизнес и понимал, что деньги делаются не на кутюре, а на готовой одежде и самый впечатляющий ее рынок именно в США. Диана Вриланд посоветовала ему пойти работать не к знаменитым модельерам (в чьей тени он всегда бы оставался), а к Элизабет Арден, которая ничего не смыслила в моде. Что он и сделал — а в 1965 году пришел к Jane Derby, и когда она вскорости умерла, купил ее марку и заменил ее имя своим. Так появилась компания Oscar de la Renta.

Де ла Рента, в сущности, был одним из последних, кто не просто помнил богемный Нью-Йорк 60-х, но был его живой историей, принимая непосредственное участие в той легендарной светско-артистической жизни — от знаменитого черно-белого бала Трумена Капоте до приемов у той же Дианы Вриланд и загулов в Studio 54. Он и Франсуаза де Ланглад были настоящей power couple того Нью-Йорка, и когда Франсуаза в 1983 году умерла (кстати, тоже от рака, и после этого де ла Рента всю оставшуюся жизнь поддерживал разнообразные исследовательские программы по борьбе с ним), он через шесть лет женился на ее ближайшей подруге из высшего нью-йоркского общества, Аннет Энгельгардт, филантропе и председателе разнообразных благотворительных организаций.

Он вообще умел ладить с дамами из общества — и в жизни, и в работе. Оскар де ла Рента был одним из главных модельеров для Upper East Side. Его вещи носили чуть ли не все американские первые леди последних 30 лет, а Хиллари Клинтон и Лоре Буш он сшил инаугурационные платья (Нэнси же Рейган для этого случая предпочла Джеймса Галаноса). И только с Мишель Обамой у него не сложились отношения: она его игнорировала, он ее критиковал, и только 8 октября этого года она впервые появилась в его наряде, видимо, уже зная о его состоянии и сделав таким образом выразительный жест.

Только с Мишель Обамой у него не сложились отношения: она его игнорировала, он ее критиковал, и только 8 октября этого года она впервые появилась в его наряде

Его любили все — именно потому, что он делал красивыми всех, кого одевал. В его коллекциях давно уже не было никакой фэшн-концепции в современном смысле этого слова — да ее и никогда особенно не было. Но его вещи тут же хотелось забрать себе и носить их. Как написали про него в одной рецензии: "Влиятельная французская редакторша говорит после показа "J'adore Oscar" — а кто ж его не любит!" И это чистая правда.

Его мода не была концептуальной — но в ней не было никакой старческой беспомощности или старческого же свойства "задрав штаны, бежать за комсомолом", которое так печально видеть у некоторых его ровесников. Питеру Коппингу, ставшему его преемником, будет непросто сохранить эту ускользающую классическую красоту, которую мало кто теперь умеет создавать.