Лучшие примеры реконструкции промышленной архитектуры: в мире, в России, в Москве

После недолгого забытья фабрики и заводы возвращаются в жизнь больших городов. На месте бывших производств появляются самые впечатляющие музеи и самые людные парки. Причин на то несколько. Во-первых, за XX век человечество наплодило такое количество производств, что разобраться с ними теперь — дело принципа, если мы хотим, чтобы в городах оставалось свободное место. Во-вторых, забота об окружающей среде все чаще побуждает архитекторов и девелоперов обращаться к старому фонду, а не строить здания с нуля.

В-третьих, ко второму десятку XXI века в нас заговорила усталость от всего идеального и выверенного. Новые проекты, построенные по всем правилам инстаграма, хорошо собирают лайки, но в жизни часто не оставляют пространства для фантазии. Неидеальная промышленная архитектура, напротив, дает свободу и возможность пофантазировать. В этом смысле мы похожи на романтиков XVIII века, которым нравилось любоваться античными руинами. Колонн и статуй с тех пор поубавилось, зато промзон — сколько угодно.

Набережная как общественное пространство — это относительно позднее городское изобретение. В прежние времена подступы к воде становились свалками, оборонными рубежами или портовыми зонами. Словом, это было не место для прогулок, а становиться таковым они начали в XVIII–XIX веках. И если раньше неотесанное прошлое пытались стереть без следа и одеть в гранит, то сейчас оно обрело собственную ценность.

В Шанхае по такой философии устроена территория бывшего причального комплекса Миншенг вдоль реки Хуанпу. В начале XX века здесь бурлила крупнейшая портовая зона на Дальнем Востоке. Атрибуты былого могущества — краны, причал, элеватор — оставлены нетронутыми. По крыше паромной станции теперь ездят велосипедисты, а бетонную стену, некогда защищавшую от наводнений, облюбовали бегуны. Зернохранилище повторило участь музея Zeitz MOCAA в Кейптауне — теперь в силосах выставляют современное искусство.

Ежегодно два миллиона человек приезжают в окрестности немецкого города Эссен, чтобы провести целый день на старой каменноугольной шахте Цольферайн. В пиковые годы здесь добывали 2,4 миллиона тонн угля. После закрытия шахту включили в фонд наследия ЮНЕСКО и превратили в аттракцион — альтернативный Диснейленд для тех, кто всегда мечтал легально полазать по крупной промзоне.

На переустройство пригласили видных архитекторов, в том числе бюро OMA, которое занималось мастер-планом, и родоначальника хай-тека Нормана Фостера — по его проекту бывшую котельную реконструировали в Музей промышленного дизайна. Изменения здесь сугубо точечные и косметические: перед открытием шахты даже не стали очищать от угольной пыли. В заборах по-прежнему хватает дыр, на углемойке зимой заливают каток, а из-за деревьев виднеется машина для резки угля — зловещий силуэт высотой с пятиэтажное здание.

Парк, открытый в 2018 году в нью-йоркском Бруклине, раскинулся у подножия моста Уильямсбург. Здесь почти как на набережной московского «Музеона»: те же шезлонги, сухой фонтан и аккуратное озеленение. Разница лишь в том, что фоном служит махина кирпичного здания сахарной фабрики Domino, которая давала работу 4,5 тысячи людей и объединяла множество культур и социальных прослоек.

Фабрику закрыли в середине 2000-х, когда популярность сахара стала падать из-за моды на здоровый образ жизни и сахарозаменители. Промзону выкупили и начали превращать в элитный жилой квартал. Разрешение на строительство выдали с условием, что девелоперы внесут вклад в развитие городского пространства — собственно, в ответ на это и появился парк. Сильнее всего гений места отразился на детской площадке: здесь есть бутафорский силос для сахара и заводского вида трубы, а в облицовке игрового домика использованы деревянные доски фабричного пола.

В 1912 году в Москве близ Ярославского вокзала построили краснокирпичный складской комплекс для хранения угля и дров. Главное здание выдержано в лучших традициях нарядного дореволюционного прома, но последние 100 лет на него мало кто обращал внимание. Все изменилось два года назад, когда складские помещения реконструировали под апартаменты с красивой концепцией.

«Красной стрелой» занимались авторы «Хлебозавода № 9» и «Корабля Брюсова» — команда под руководством Алексея Капитанова. Свое название проект получил по одноименному поезду, который каждый день курсирует мимо. Состав хорошо видно с крыши, где обитатели дома загорают и устраивают барбекю. Эксплуатируемая кровля — лишь одна из особенностей дома. Это единственное в Москве жилое здание с собственной железнодорожной платформой, которая обустроена в стиле нью-йоркского парка Хай-Лайн.

С тех пор как в Туле открыли «Октаву», местный пряник и самовар лишились монополии на звание городских символов. Новое место напомнило, что город славится своими микрофонами — настолько качественными, что Том Йорк использовал их в записи альбома «OK Computer», а Юрий Гагарин — для своего знаменитого «Поехали!».

Сейчас производство уменьшилось в разы, но свободные помещения фабрики дальновидно не стали сдавать под офисы и мелкую аренду. Вместо них здесь организовали творческий кластер с библиотекой, книжным магазином и Музеем станка с иммерсивными экскурсиями. Получилось модно, но с безусловной опорой на память. О промышленном прошлом напоминают реликтовые станки в актовом зале на первом этаже и деликатная работа со структурой здания — пространство цехов старались практически не нарушать и не перестраивать.

В 2010-е Москва проводила активную ревизию конструктивистского наследия и размышляла, как приумножить его ценность. «Хлебозавод № 9» в этом смысле стал идеальным примером: к нему отнеслись бережно, но не стали музеефицировать. О связи с авангардом напоминают цвета фасадов, классические для этого направления: желтый, темно-серый, красный. Схема территории складывается в рисунок, похожий на работы русских абстракционистов.

За три года здесь появился костяк из нескольких десятков заведений и шоурумов (в основном отечественных брендов). По сквозному проходу до метро целый день курсируют пешеходы. Далеко не вся конструктивистская архитектура сумела снискать такую популярность у москвичей — и здесь, пожалуй, лучше всего чувствуется ее идейная мощь.