«Переходное состояние — это норма»: художники Анатолий Осмоловский и Ирина Петракова обсуждают тело и новую этику
В ММОМА на Петровке, 25, до 28 марта продолжается выставка Ирины Петраковой «Проявляется исчезновением». В графике, которая заставляет вспомнить о немецких экспрессионистах и Бэконе, она показывает дефрагментированные тела, будто зафиксированные в некоторых стадиях. Причудливая пластика рисунков рифмуется с ее деревянными скульптурами, которые вызывают тактильные ощущения у зрителя. Ее инсталляции из металлических каркасов и сахарной ваты похожи на приспособления для инвалидов, а вышивка на погребальных саванах снова обращается к теме трансформации тела, которая происходит после смерти. В первые две недели работы выставки Петракова в соседней комнате покрывала рисунками стены, которые доступны всего неделю — дальше их закрасят, а выставку разберут в режиме демонтажа, открытого для зрителей. Тема выставки «Проявляется исчезновением» оказалась созвучна пандемии, которая напомнила, насколько наше сознание зависит от состояния тела, и погрузила всех в пучину неопределенности. По просьбе BURO. Ирина Петракова обсудила общечеловеческие и телесные трансформации в ее проекте с художником Анатолием Осмоловским, у которого она училась в институте «База».
Петракова:
Давайте с выставки начнем, раз уж мы в ее пространстве.
Осмоловский:
Мне, безусловно, нравится и экспозиция, и общая идея твоей выставки. По сути, она про становление тела, да? Речь в ней о том, что тела как бы нет и оно становится, возникает. Недаром у тебя поставлены эти громадные гаджеты для людей с инвалидностью, как бы для великанов. Таких больших людей в реальности не существует, и, собственно говоря, тела этого как бы и нет. И эти, скажем так, эскизы тела, которое возникнет, но которого пока еще нет — оно должно быть гигантское, титаническое. И находятся они напротив комнаты, где ты в онлайн-режиме это тело выстраиваешь. Ты его как будто пытаешься предвосхитить. Становление — это процесс. Поэтому важно, что это не готовый объект, не законченное состояние.
Петракова:
Для меня главная работа на выставке как раз создание новой работы и ее последующая смерть: к завершению выставки она будет уничтожена. А все остальное — и в буквальном, и в переносном смысле — костыли для нее.
Осмоловский:
Вопрос заключается в том, чем оно на самом деле становится? Если мы говорим о метафоре становления тела, то о чем эта метафора? Ее можно экстраполировать на страну, на мир, потому что мы сейчас находимся в переходном состоянии. А как говорил политолог Глеб Павловский, главное состояние сейчас — переходное, которое стремится стать нормальным.
Петракова:
Вы думаете, это возможно?
Осмоловский:
Нет. Нормальное состояние невозможно — переходное состояние становится нормой. Мы сейчас находимся в режиме карантина и думаем, что настанет момент, когда карантин спадет, не будет коронавируса, масок и так далее. Но это иллюзия! Именно это переходное состояние станет нормой, и уже из нее образуется какая-то другая переменная. То же самое происходит и с политическим полем: принятие поправок в Конституцию, которое было сделано в обход юридических норм и законов. То есть сама поправка является экстраординарным противозаконным действием. По сути, это можно расценивать как государственный переворот. Обоснование процедуры было достаточно иезуитским, его смысл заключался в том, что воля народа полагается главным мотором законности. А раз президент всенародно избранный и он это предложил, то таким образом воля народа и реализуется…
Петракова:
Народ поддержал волю президента.
Осмоловский:
Значит, все это абсолютно «законно». А уголовные процессы, связанные с Навальным и с задержаниями на митингах? Они полностью вне зоны законности! Там постоянно нарушается элементарный здравый смысл.
Петракова:
Мне кажется, мы давно живем в мире, где отсутствует здравый смысл...
Осмоловский:
Понятно, что в человеческом сообществе со здравым смыслом всегда была напряженка. Это естественное состояние общества. Но бывают пики и очевидные моменты, которые привлекают публичное внимание. То есть возможно, что здравый смысл нарушается постоянно на границе нашего восприятия, что не так остро действует на психику всего общества.
Петракова:
Но сдвиг, связанный с «новой этикой», как раз начинает затрагивать всех. Все стали обижаться на что угодно. Ты не можешь ничего сказать, не обидев кого-то…
Осмоловский:
У меня к «новой этике» двоякое отношение. Я бы не сказал, что я так негативно к ней отношусь, и думаю, это оборотная сторона денормализации юридических и демократических процедур со стороны власти, которая происходит не только в России. «Новая этика» является некоторой реакцией на денормализацию переходного периода, который, повторяю, станет нормой. Мы ищем свои границы, и твоя выставка как раз про это — про установление новых границ тела.
Петракова:
Нужны ли нам новые границы? Или какая-то опора, относительно которой мы сможем сориентироваться в том, что допустимо, а это — нет?
Осмоловский:
Не думаю, что это можно определить в приказном или в манифестационном порядке. Никто Новый Завет не пишет, но в итоге Новый Завет возникнет.
Петракова:
Ну вот, например, режиссер Богомолов выступил с манифестом, попробовав установить границы этой «новой этики».
Осмоловский:
Он человек, который вплетен в институциональные отношения, театральный режиссер, у которого свой театр и много разных обязательств, — он доверенное лицо Собянина и так далее. Не знаю, какие у него отношения с Путиным, но думаю, у человека в его положении не осталось кредита на искренность, у него ее просто нет. Он полностью впитан различными организациями и от них зависит. Он может, конечно, воспринимать свое обслуживание этих организаций как искреннее высказывание, но это самообман. Он человек неглупый и одновременно — абсолютный циник. Он же, собственно, не скрывает, что все свои постановки делает из головы, что он манипулятор, что театр — это и есть способ манипуляции людьми. Я не был ни на одном спектакле Богомолова и вообще в театре не разбираюсь, но на этот манифест я в фейсбуке написал, что мне такое стыдно читать. В нем уровень рефлексии запредельно низкий.
Петракова:
А что со второй стороной «новой этики»?
Осмоловский:
С одной стороны, она репрессивна, с другой — помогает искать новые границы и новые способы переформирования. Это в каком-то смысле и защитная реакция, потому что, когда тебя оскорбляют в суде, ты в качестве компенсации требуешь, чтобы тебя не оскорбляли в ресторане, в постели или где-то еще…
Петракова:
Скорее, она регулирует какую-то интимную сферу?
Осмоловский:
«Новая этика» — прежде всего о межчеловеческом общении, хотя и о публичном поле тоже. Думаю, очень большую роль в ее возникновении, конечно, сыграло возникновение соцсетей. Они в значительной степени стали для нас откровением. Ты как бы находишься в контакте — он может быть не постоянным, как в случае разговора, а вот именно прерывистым. Ты можешь, дав комментарий, получить на него ответ через день или даже через неделю. Зато ты постоянно связан с людьми, с которыми мог бы эту связь не иметь.
Петракова:
Если бы вам предложили стать министром культуры, вы бы согласились?
Осмоловский:
Нет, что ты! Вообще я против Министерства культуры, надо его разогнать. И я не хочу быть министром — это административная работа, к тому же ритуальная. Художник же должен принимать активное участие в жизни общества — метафорами, обобщениями, теоретическими дискуссиями, но не административным ресурсом.
Вместо министерства хочу по поводу твоей выставки договорить. Мне кажется, ее актуальность в том, что ты показываешь возникающее тело. Некоторого персонажа, видимо страшного, потому в выставке рассыпаны своего рода приметы хоррора. Есть дракон, большой титан, который вызывает ощущение опасности, а в другом зале — какой-то монстр рисуется с зубами чудовищными. Хоррор-выставка без попсы и очевидных ходов — это ясная и по-хорошему страшная метафора. Не совсем понимаю твои деревянные работы. Их, наверное, можно прочитать как гинекологическое кресло: две ноги, и оттуда извлекается тело, как при рождении. Эти руки, которые вытаскивают оттуда страшного ребенка, и он будет расти и расти, дорастет до таких гигантских размеров, что ему понадобятся костыли размером в два метра. Эти объекты могут по-разному интерпретироваться, его можно по-своему встраивать в нарратив выставки, но если мы отойдем от нарратива и просто посмотрим на этот объект как на объект, он кажется интересным именно в силу своей непонятности. Сделать непонятное, на мой взгляд, большое художественное достижение. Чем непонятнее, тем лучше!
Ирина Петракова. «Проявляется исчезновением»
До 28 марта ММОМА на Петровке, 25
Статьи по теме
Подборка Buro 24/7
