«Реализм никуда не делся»: Анастасия Постригай — о том, как направление живет спустя больше ста лет после передвижников

Передвижники в России тоже начинали с бунта против требований Академии художеств. Не хотели они никакие мифологические сюжеты писать. Для них были важны реализм и психологизм. Чтобы даже давно покойные персонажи вроде царевны Софьи Алексеевны или боярыни Морозовой были не просто восковыми фигурами, а людьми из плоти и крови, со своими эмоциями. К этому тоже публике пришлось привыкать. Художники к тому же вскрывали актуальные проблемы социальной несправедливости и тяжелой судьбы крестьянства. Открыто подобные темы было не принято поднимать. Фактически передвижники создали неофициальное СМИ в новом формате.

В XX веке, пока одни экспериментировали с формой и цветом, другие наводили резкость. Американского художника Эдварда Хоппера, например, авангардные течения не интересовали. Он нашел свою нишу в почти фотографичных городских сюжетах. В них столько прозрачного холодного воздуха, что даже на картинах с изображением людей можно почувствовать одиночество. Хоппер сам был человеком замкнутым, так что и в его искусстве есть эта стеклянная стеночка между людьми.

К вопросу о фотографичности. Импрессионисты в свое время показали, что реальность уже можно и на снимке отразить, а на картине — место для впечатлений и интерпретации. Но в конце 1960-х в США зародился фотореализм — это такой симбиоз двух миров, когда изображение настолько четкое, что ожидаешь на этикетке в галерее увидеть не «холст, масло», а «фотография». И жанр фотореализма, кстати, пережил второе рождение в 1990-х — с появлением новых технологий художники снова стали экспериментировать в этом направлении.

Здесь хочется рассказать о Семене Файбисовиче, но с важным примечанием: сам художник настаивает, что не имеет отношения к фотореализму, а наследует скорее от Ильи Репина — не зря я передвижников упомянула.

По образованию Файбисович архитектор и, как другие нонконформисты, картины писал в стол. Начинал с графики, потом начал учиться работать маслом. Жил в Ясеневе, а на работу в битком набитом транспорте ездил в центр. Как раз глядя на эту разношерстную ворчащую толпу, он увидел будущее искусство. Наброски по дороге в контору не особенно сделаешь, так что художник стал фотографировать попутчиков на пленку. Кадрами остался недоволен, но стоило им чуть отлежаться — и эти фотонаблюдения переросли в живопись. У Файбисовича реализм очень разный. Его пассажирка из цикла «Рейсовый автобус» абсолютно живая, кажется, ее можно окликнуть. С одной из самых известных картин Файбисовича на нас смотрит поэт Лев Рубинштейн, который стоит у дверей вагона метро. Просто не верится, что это масляная живопись, а не фотография, настолько живые детали на работе.

А «Взгляд на солнце» — уже про очень личные ощущения. Вроде не поспоришь, что именно так в глазах бликует свет. Но это реальность момента, буквально секунды. Как и на картине «Встречный товарняк» — в окне проносится грузовой поезд, он уже сейчас промчится мимо, но на картине выхвачен этот момент размытого движения. Самые свежие его работы — уже в смешанной технике. В основе — фотографии, которые дорабатываются маслом или другими способами.

В диджитал-арте тоже по-своему воплощается реалистическое направление. Галерея Postrigay Gallery выстраивает концепцию жизнерадостного искусства, которое дарит надежду, а когда надо — и убежище. Работаю с разными художницами, среди них — Варвара Щука, которая создает 3D-объекты и диджитал-арт в формате видео и холстов. Рада, что на прошедшей ярмарке blazar ее работы привлекли очень много внимания. У Вари получается новое прочтение полароидных снимков: собирает образы из детства, которые всем нам знакомы, — «Жигули» с дачным урожаем, качели, гаражи — и представляет их в сочных цветах детской жвачки. В реальности все было не таким милым и розовым, но для тех, кто рос в 1980-е или 1990-е, все так и было. Реализм через дымку времени.

Другая российская художница, Евгения Буравлева, выстраивает истории на картинах вокруг природы родной Кировской области. У нее узнаваемый стиль: необъятные ландшафты и портреты на их фоне, исключительно со спины. Получается будто отголосок Эндрю Уайета по колориту и по тому, как много воздуха на картине. В начале года у Буравлевой была выставка в Московском музее современного искусства совместно с галереей Futuro.

Совсем другая грань — искусство шестидесятника Петра Беленка, которое он сам называл паническим реализмом. Сюжеты совершенно фантастические: на человека надвигается неведомая катастрофа, воронка или черная дыра, а он спасается бегством. Работы получаются на стыке абстрактного сюжета и очень реалистичной картинки. По степени вовлеченности зрителя и сопереживания — почти «Последний день Помпеи» Брюллова. Беленок прожил недолгую жизнь и умер в 1991 году, но перемены и потрясения будущего он разглядел совершенно пророчески.

Еще один современный художник, Кирилл Гаршин, начинал с гиперреализма, но постепенно выходил за его рамки. И, например, в сериях «Ночные животные» и «Бестиарий» у него получилось сочетание ренессансной эстетики и тревожного реализма. При этом творчество Гаршина еще очень интересно трепетным отношением к краскам и материалам. Мастерская Кирилла — настоящая лаборатория, потому что художник смешивает пигменты и связующие ингредиенты, создавая уникальные оттенки.

Представьте себе, нашлись даже художники, которые реализм «сломали». Их искусство так и называют — broken realism. Это такой плотный замес абстракции и реалистической манеры. Как иногда бывает, когда все слова по отдельности понятны, а в предложении собираются в странный на первый взгляд посыл. Так и тут: образы могут быть узнаваемыми, но по эффекту — абстракция. В этом жанре работает, например, хорватская художница Мартина Грлич, которую представляет галерея Fragment в Нью-Йорке. Ее свежая серия — это изображения бантиков, сердечек, ленточек, детских сокровищ поверх фона, отдаленно напоминающего размытую фотографию. И это именно живописные работы.

Конечно, назвала только несколько имен, но надеюсь, у меня получилось показать главное: реализм никуда не делся и не замер на временах Павла Третьякова. Направление меняется вместе с нами, проявляется по-разному — и в смеси с технологиями, и в классической технике, но с новыми образами.