Художница Маяна Насыбуллова: «Я запихала советскую куклу в голову сушеной рыбы»

Вообще эпоксидная смола — это результат серьезного химического производства, продукт нефтепереработки. Ее используют при создании самых разных вещей: лодок, мебели, светильников, досок для серфов и даже космических шаттлов. После академии я пошла работать в одну компанию, которая как раз занималась распространением промышленных химикатов, доработала до технолога и даже немножко консультировала. Там я поняла, насколько разной вообще может быть одна и та же смола, какие разные вещи из нее получаются. Есть огромное количество характеристик смолы — плотность поверхности, светопроницаемость, она может быть шероховатая, липкая, гладкая, может скользить. Наверное, это задротство, но мне интересны такие мелочи.

Замысел «Актуального янтаря» появился, когда я окончила академию и поселилась в квартире у своего друга, которую он получил в наследство от бабушки и дедушки. Это была квартира типичных советских «плюшкиных» — книги до потолка, полные хрусталя серванты, где-то были припрятаны коробочки с молниями и пуговицами и даже мешочки с тканевыми «колечками» от укороченных брюк. Вещам было по 30–40 лет, и они были для меня какими-то абсолютно космическими. Они выглядели странно, были непривычно упакованы, в них использовались какие-то другие шрифты, и все вместе это обладало очарованием другой планеты, эпохи и вообще наполнено загадочным флером. Я почувствовала себя настоящим археологом, и мне захотелось как-то передать свое ощущение находки и ее сохранения, и спонтанно ко мне пришел образ янтаря. Советские вещи из этой квартиры стали первыми артефактами, которые я «залила» в смолу. Я до сих пор включаю в инсталляцию некоторые из них в качестве ностальгического жеста.

Проект начал развиваться, когда я рассказала о своей идее Славе Мизину, он был тогда главным куратором Сибирского центра современного искусства. Ему все понравилось, но он посчитал, что серия янтаря с советскими артефактами выглядела слишком декоративно и избирательно и поэтому не в полной мере передавала мою идею консервации. Мизин дал мне наводку на то, что нужно «сохранить» в смоле какие-то знаковые политические события. Под его влиянием я стала заливать такие изображения, как казнь Саддама или фото мертвого Каддафи на кровати. Я даже залила знаменитую фотографию убитого Че Гевары, на которой все его враги собрались вокруг тела, засунули пальцы в пулевые ранения и сфотографировались. В тот момент я поняла, что фотография в янтаре выглядит гораздо круче, чем какой-то объект, потому что такие знаковые изображения считываются всеми людьми в мире и имеют супермощный эффект.

Какое-то время я находилась в «мизинской» политической теме и переключилась, когда начала заливать в смолу то, что нравится мне. Сначала это были мемы. Мемы вообще очень близкая для меня и, как мне кажется, актуальная культурная единица, которая, возможно, имеет сейчас больше влияния, чем та же фотография расстрелянного Че Гевары.

Когда я начинала проект, у меня была идея собрать из «янтарей» некую картину коллективной памяти. Я пыталась подбирать события по значимости, выстраивать их в какую-то хронологию, но потом поняла, что это совершенно тупиковый для меня путь. Во-первых, я была не в состоянии все это осилить. А во-вторых, я не могла претендовать на объективность, потому что при всем желании выбирала те события, которые ближе мне, моему воспитанию, моей географии, моей культуре. Тогда я поняла, что показываю скорее личную, чем коллективную память, и придумала сделать противопоставление — янтари с важными мировыми событиями против янтарей с моими персональными историями. В тот момент меня пригласили участвовать в Триеннале музея «Гараж», и там как раз нашлось очень удачное пространство для воплощения моей идеи. Это был довольно узкий коридор, на одной стороне которого я решила расположить коллективную память, а на другой — личную. Собрать объекты для личной памяти оказалось очень просто, потому что мне тоже свойственно «плюшкинство»: я всегда сохраняю вещи, которые связаны с важными для меня событиями.

Идет уже шестой год с тех пор, как появился «Актуальный янтарь», и за это время я наотливала, наверное, уже больше пятисот янтарей. Сейчас проект развивается в нескольких направлениях. Во-первых, какое-то время я ограничивала себя именно формой янтаря, потому что она была понятной, доступной и в ней хорошо воплощалась идея консервации. Теперь я стараюсь отойти от попытки создать псевдоприродный камень и делаю из смолы какие-то абсурдные комбинации, заливаю одно в другое. Но пока это просто серия экспериментов, непонятно, к чему она приведет.

Еще я хочу найти проекту помимо места в искусстве какое-то функциональное применение. Например, я делаю на заказ объекты для интерьеров — столешницы, в которых заливаю смолой какие-то знаковые для заведений вещи. Мой первый заказ случился, когда со мной связался архитектор «Pine бара» в Омске. Он увидел мою выставку и захотел сделать янтарную столешницу для барной стойки, но залить в нее шишки, как в названии бара. Ну я и залила им действительно такую pine-столешницу. Потом я сделала еще одну столешницу для бара в здании бывшей реутовской типографии. Там мы залили разные объекты, которые остались от типографии: фотографии первых советских печатников, какие-то советские монетки и значки, детали печатных машинок.

Сейчас я работаю над тем, чтобы уже имеющиеся у меня янтари и те, которые я делаю в связи с последними событиями моей жизни, превращать в ювелирные украшения. Мои янтари — это, конечно, не драгоценные камни, но внутри каждого из них есть что-то драгоценное для меня. Хочу пойти в ювелирную школу, чтобы попробовать воплотить эту идею в жизнь и понять, то это или не то.

В общем, все стало как-то странно развиваться, переходить из области современного, вроде бы совсем не практичного искусства в более бытовую сферу. Мне кажется, что это интересный путь и можно попробовать по нему пойти. Для меня это очередной эксперимент, посмотрим, к чему он приведет. Ну и вообще, я думаю, что это история длиною в жизнь, так что я никуда не тороплюсь.