Андрей Звягинцев о цензуре, эмиграции и хеппи-эндах

Фильм "Левиафан" Андрея Звягинцева скоро поборется за "Оскар" в номинации "Лучший фильм на иностранном языке". В копилке наград картины — "Золотой глобус" за лучший иностранный фильм, призы на Каннском, Лондонском, Мюнхенском и других кинофестивалях, номинация на британскую награду BAFTA. Недавно в Сети появилась пиратская версия фильма — на режиссера тут же обрушилась лавина похвалы и критики. Вплоть до того, что министр культуры Владимир Мединский обвинил его в чрезмерной любви к "славе, красным дорожкам и статуэткам". Мы же надеемся, что настоящее искусство, как известно, остается вне политики и пересудов, и даем слово самому Андрею Звягинцеву.

О предыстории "Левиафана"
"В основе сюжета "Левиафана", в зародыше этой идеи, лежала история, которая случилась в Америке, где фермер из Колорадо сел на трактор и снес несколько административных зданий. В первой версии нашего сценария Николай тоже ехал на тракторе в город и трощил мэрию. Но к четвертой версии сценария мы решительно отказались от этого финала, от финала возмездия. Это был такой наш внутренний зов, мы хотели создать правдивую картину, а не шаблонную историю возмездия одинокого несчастного героя, который борется против сил зла в лице властей. Наверное, и реакция зрителей была бы сейчас другой. Потому что мы подарили бы ему иллюзию того, что добро побеждает зло".

Об утечке в Сеть
"Мы со своей стороны это никак не инициировали. Это утечка, которая случается ежегодно в конце декабря, когда более шести тысяч членов Американской киноакадемии получают персональные DVD и могут посмотреть у себя дома самые заметные фильмы года. И вот к концу декабря — началу января эти фильмы уплывают в Сеть. Это же случилось и с нашей картиной".

О реакции зрителей
"Когда мы только приступали к проекту, я понимал, что общество поляризуется, что не для всех очевидны те высказывания, которые были в сценарии. Другой вопрос, что я никак не мог предсказать такой масштаб реакции. Это подобно разорвавшемуся снаряду. Что, на самом деле, свидетельствует о том, что мы в живое попали, вот и все".

О спорах в Интернете
"На мой взгляд, откликаться на это не стоит. Это как представить себе фантастический мир, когда ходишь по улицам и тебе открываются чужие мысли. Это был бы ад — в таком жить! Я бы не хотел участвовать в этих дискуссиях и как бы то ни было реагировать на то, чем сейчас дышит Интернет. Я стараюсь этого придерживаться, но иногда до меня что-то долетает через друзей и знакомых".

О музыке в фильме
"Я подбирал то, что слушает народ. Песни, которые звучат в каждом кабачке, в каждом ресторанчике. Попробуй попроси официанта или управляющего, чтобы он выключил музыку или сделал потише, — это же невозможно! Это наша звуковая среда. К сожалению. Конечно, это не был случайный выбор. Правда, в сцене в ресторане, когда мэр сидит за столом, изначально звучала другая песня — "Кабриолет" Любы Успенской. Она туда идеально ложилась, но нам не удалось договориться с одним из авторов песни о ее использовании".

О цензуре
"Это лицемерие, настоящее ханжество, воплощенное в законе, подписанном первыми лицами страны. Что тут скажешь? Это решение депутатов. Его подписал президент. Это закон Российской Федерации, я не могу ему не подчиниться, поскольку живу в этой стране. Поэтому выбор был предельно простой: либо зрители посмотрят фильм в кинотеатре, либо они его увидят вот так в Сети, ну или на DVD. Для меня было важно, чтобы зритель пришел в кинотеатр. Я уже не раз публично высказывался на эту тему: театральный билет — это общественный договор между зрителем и автором фильма. Есть зритель, взрослый человек, ему уже 18 лет, он знает все слова, в том числе те, которые услышит с экрана, и хочет увидеть авторскую версию картины. А я как автор хочу продемонстрировать фильм именно с этой лексикой. И вдруг в наши отношения со взрослым человеком вмешивается третье лицо, государство, которое делать это запрещает, — ну что можно придумать глупее? Зачем была нужна эта дурацкая мера? Однако же с ней приходится жить".

О борьбе с государственной машиной
"По сути, разговор идет не только о сегодняшнем дне. Государство всегда являлось инструментом подавления индивидуальных свобод. Человеку всегда приходилось иметь дело с этими кругами чиновничьего ада, с этой совершенно непроходимой бюрократической машиной. Тут ничего нового нет, и, по сути, такая модель взаимоотношений человека и системы — это не только российские реалии".

О том, что власть не от Бога
"Мне кажется, это фальшивая идея, потому что она оправдывает любые деяния власти. От Бога, как известно, любовь. Разделение людей — не от Бога. Любовь, милосердие, доброта, терпение, молитва — вот это от Бога. Все остальное — от человеков. В том числе и власть".

Об эмиграции
"Я русский человек и всю жизнь прожил в России. И зачем мне уезжать из моей страны, когда я всеми корнями, всеми токами пронизан этой страной? Это пафосные слова, но тем не менее. Там я чувствую себя как турист, как за стеклом, как в аквариуме. Потому что уклад жизни, менталитет, привычки, отношение людей к друзьям, к товарищам, к коллегам – они там какой-то совершенно другой породы, что ли. Поэтому я не вижу необходимости куда-то уезжать. Я делаю фильмы, какие я хочу, реализую замыслы, которые мне грезятся, которые мне кажутся важными, и не вижу никаких препятствий. Если препятствия возникнут, я, разумеется, задумаюсь о смене места жительства, потому что больше всего ценю свободную волю художника. Но, знаете, точно не за колбасой, не за пальмами поеду".

О хеппи-эндах
"Давать аудитории картонный финал с хеппи-эндом — значит потакать лености зрительского восприятия. Это сказки для инфантильных взрослых. Ты купил билет на американскую горку, где будет вот такой вот вираж, и ты, испытав несколько потрясений, возможно, всплакнув, в финале приедешь на станцию, откуда стартовал, выйдешь из кинозала и пойдешь довольный и счастливый домой. Мы же работаем с совершенно другой тканью. Ты точно так же выходишь из зала, только фильм продолжает жить в тебе, внутри тебя продолжается работа по осмыслению своего места в этом мире".