Почему в это безрадостное время нам так нравятся тревожные истории? Отвечает нью-йоркская писательница

В последние деньки пандемическая зима бьет особенно сильно. В Нью-Йорке, где я живу, статистика заболеваемости коронавирусом не прекращала расти и небеса неумолимо продолжают заваливать город снегом. Боевой дух находится на рекордно низком уровне. Люди, способные работать дома, затаились, ожидая, когда пройдет самое худшее. Казалось бы, все, кого я знаю, ищут утешения в книгах и сериалах, но выясняется, что комфорт люди обретают в совершенно неожиданных произведениях.

Я всегда была неравнодушна к искусству, способному встревожить меня, поставить перед выбором, задать неудобные вопросы, но, когда коронавирус перевернул жизнь с ног на голову, я обнаружила, что едва ли могу переварить что-то другое. Мне не хотелось ничего поверхностного или смешного — никаких телевизионных соревнований по выпечке тортиков или пересмотра «Секса в большом городе». Всякая слащавость ухудшала мое состояние — вместо десертов я проглотила сериал Микаэлы Коэл «Я могу тебя уничтожить». Он повествует о расследовании изнасилования, и в нем нет простых ответов или классического хеппи-энда с наказанием насильника. Я также быстро прочла «Хаос» Тома О'Нила — погружение в историю убийств «Семьи» Чарльза Мэнсона, которое сильно меня напугало. Я перечитала самые мрачные романы Иэна Макьюэна об инцесте и убийствах; я проводила поздние ночи, пересматривая «Семь» Финчера, даже когда знала, что на следующее утро мне рано вставать. И сейчас я все еще жажду историй о темной стороне человеческой природы.

Немало чернил было пролито психологами и антропологами, чтобы ответить на вопрос, почему так много людей тянет к страху и отвращению. Популярность подобной литературы и фильмов объяснялась болезненной увлеченностью и даже извращением, поиском адреналина, необходимостью компенсировать отсутствие опасностей в современной жизни и т. д. Если рассмотреть наше стремление к ужасу в более снисходительном ключе, то, возможно, его стоит объяснять как форму самосовершенствования. Некоторые утверждают, что триллеры работают как экспозиционная терапия травмы, то есть помогают преодолеть тревогу и стресс, погружая в страшные сюжеты в безопасной обстановке. Это способ без рисков исследовать наши страхи и переживать кошмары, которые, как мы надеемся, мы никогда не испытаем. Жуткие истории упражняют наше образное мышление, помогая бороться с собственными проблемами и обучая сочувствию к другим.

Возможно, именно так — считывая свои реакции в будоражащие моменты — мы лучше узнаем себя. Общепринятая мудрость гласит, что чтение делает нас лучше, потому что развивает чувство сопереживания, заставляя представить себя на месте героев. Погрузиться в книгу — означает убежать от реальности, вне зависимости от того, оказывается этот побег поучительным или ничего не приносит. Но существует такая литература, которую трудно читать, потому что вы не сопереживаете рассказчику и не представляете себя в описанных обстоятельствах. И это тоже нормально. Мы читаем набоковскую «Лолиту» не потому, что отождествляем себя с Гумбертом Гумбертом (хотя, может, некоторые и ставят себя на его место), и ценим роман Ричарда Райта «Сын Америки» не из-за того, что наша судьба выглядит лучше на фоне злоключений героя.

Сейчас, когда в реальной жизни многие впервые испытывают страх за себя и близких, оптимизм кажется фальшивым. Несмотря на неоднократные призывы к личной ответственности, происходящее вне нашего контроля. Будущее неопределенно, если не прямо антиутопично. Мы не уверены, можно ли чему-то научиться из бессмысленной траты времени, проведенного в замкнутом пространстве. Может ли нас сделать лучше горе последнего года? Но отрицание реальности кажется еще большим проявлением бессилия.

МРАЧНЫЕ КНИГИ И ФИЛЬМЫ, КОТОРЫЕ СОВЕТУЕТ АНИ КАТЦ