«Зов запахов»: отрывок из книги Рёко Секигути об ароматах как катализаторах чувств

Среди новинок издательства Ad Marginem не смогли обойти стороной эссе японской писательницы Рёко Секигути «Зов запахов», в котором автор открывает для читателя дневник ароматов — истории нескольких женщин разных стран и эпох, рассказанные через призму их обонятельных впечатлений. Делимся новеллой «В Париже».

Попав в аварию, она потеряла не только очки, слетевшие от удара сбившей ее машины, но и обоняние — оно исчезло так же внезапно, как улетает выпущенный из руки воздушный шарик. Она заметила это не тогда, когда пришла в себя в больничной палате, а неделю спустя, когда они с мужем возвращались домой. Неподалеку от их дома росла роскошная мимоза. Подняв голову, чтобы полюбоваться пышными радостно подрагивающими цветами, она была поражена необыкновенной тишиной, исходившей от дерева. Именно в этот момент она поняла, что больше не ощущает запахов. Позже она узнала, что вследствие несчастного случая ее нервная система была расстроена, что головной мозг оказался поврежден. Она не знала, что запахи сродни звукам. Ее мир перестал вибрировать.

Она бросилась на поиски жизни, которую утратила. Признаться в том, что обоняние исчезло, она могла только своим близким и избегала разговоров на эту тему даже с мужем. Как человек, не умеющий читать и при этом надеющийся, что окружающие этого не замечают. Чтобы быть как все. Она все больше и больше молчала, закрывалась в себе. Вместе с обонянием ушли и слова.

Иногда, когда она подносила к носу бутылку со спиртным или эфирным маслом, ей казалось, будто что-то робко скребется в ее дверь. Но определить, что именно, и впустить это нечто ей не удавалось. Ей казалось, что она стала бестелесным призраком в собственном доме, жить в котором у нее теперь не получалось. Или что призраки стучатся в ее дверь так осторожно, что она этого не слышит.

Наконец, после бесконечных процедур в больнице и экспериментов со всевозможными народными средствами, мир стал потихоньку к ней возвращаться.

Сквозь крошечную брешь во тьме в камеру, где она жила узницей, стал понемногу проникать свет. Это окошечко было слишком высоко, чтобы видеть через него внешний мир. Но она, по крайней мере, могла чувствовать, что этот мир существует, и порой она улавливала мимолетный запах кофе или бензина старой кашляющей машины.

Она цеплялась за эти ощущения и мечтала о том, что когда обоняние наконец к ней вернется, запахи станут ее божествами, которым она будет не переставая молиться.

Чтобы она в очередной раз не испытала разочарований, муж перестал приглашать ее в рестораны. Ему казалось, что это было все равно что пригласить спортсменку, только что потерявшую ногу, на теннисный матч. Она была ему за это признательна, потому что ничто так сильно не изматывало ее, как прийти с друзьями в бистро и делать вид, что все нормально. Тем не менее, узнав как-то раз, что в одном ресторане подают блюдо, навеянное повару ее любимым писателем, она захотела сходить туда, сказав себе, что как минимум получит удовольствие, открыв для себя мир любимого автора, выраженный в блюде. И она зарезервировала столик на одну персону.

Уже очень давно она не ела где-то вне дома. В начале трапезы она совершила массу усилий, чтобы различить аромат закусок. Она пыталась ощутить вкус, но еда словно чего-то боялась, была невыразительной, даже попав к ней на язык. Казалось, что улитка, которую она жевала, находится не у нее во рту, а где-то за десятки километров. Шампанское оставило лишь горькое послевкусие, как и совершенно неинтересный паштет. Разнообразные кислоты она чувствовала лучше, но между ними и ингредиентами блюд отсутствовала какая бы то ни было логическая связь, что вызывало досаду. Только поднося вилку прямо к носу, она ощущала намек на какой-то запах, а когда отводила вилку в сторону на пару сантиметров, запах исчезал. Точка соприкосновения между нею и тем, что лежало в тарелке, была крайне мала. Она питала слабую надежду, что общение с тысячами оттенков высокой кухни поможет ей восстановить обоняние — кто знает? Но, сев за стол, сразу же поняла, что ожидания напрасны. В повседневной жизни, чтобы избежать разочарований, ей теперь приходилось довольствоваться простой едой, а многочисленные изысканные закуски поставили ее перед жестоким фактом: все это теперь не для нее. Если она и получала смутное удовольствие от сдобного хлеба, то лишь благодаря его текстуре — единственному, что она по-настоящему чувствовала во время еды. Прикасаться к еде языком было приятно, язык был больше похож на еду, чем сама еда. Казалось, что она ест собственный язык.

Когда принесли главное блюдо, как и роман, называвшееся «Подушка из трав», у нее уже почти опустились руки. Рыба удобно лежала на постели из зелени. Повар, пришедший лично представить ей блюдо, непринужденно, словно дядя на семейном обеде, сбрызнул его ярко-зеленым бульоном.

Она неуверенно поднесла первую ложку с бульоном ко рту. Тотчас же в ее горло проникло живительное тепло. Ей показалось, что нос уловил аромат трав.

Она как будто тут же перенеслась на берега Женевского озера, в котором некогда плавала рыба. Она снова стала маленькой девочкой. Она сидела, закрыв глаза, а проникавшие сквозь листву солнечные лучи нежно согревали ее кожу. Старый повар стоял рядом. Словно дед, гуляющий с внучкой по лесу, он взял ее за руку. Он собирал душистые травы, говорил, как они называются. Казалось, травы, рыбы — все ему улыбается и приветственно машет рукой. Силуэты повара и маленькой девочки освещало солнце.

Разумеется, обоняние к ней не вернулось, но создалось впечатление, что то маленькое окошко, через которое она смотрела в мир, впустило наконец образ, картину, внезапно заполнившую пространство вокруг нее, и она погрузилась в эту картину.

Она по-прежнему не помнила, каково это — ощущать запахи, но это перестало быть проблемой. Произошло важнейшее — те немногие способности к восприятию, которые у нее остались, начали складываться воедино. Оставшиеся четыре чувства словно бы бросились к ней на помощь и обняли ее.

Она молча съела морковь. Потом лук. Картошку. Горошек пощекотал ей язык. Жирный бульон, стекая по горлу, ласкал его. Такого аппетита у нее не было с тех пор, как произошел несчастный случай. И она поняла: запах был сродни желанию. Она не ощущала запахов, но повар пришел и поговорил с ней, и его ласковые слова утешили ее. Быть может, их — ее и повара — объединила книга; возможно, именно благодаря книге ей удалось постичь идею повара, ощутить вкус через слова и мысли.

Кухня не делает нас сильнее, но во время еды мы можем спастись. При этом мы прекрасно знаем, что, уходя, будем прежними.

Прежними, неужели? Нет, подумала она, потому что кулинарное искусство хотя бы на краткий миг возвращает нам веру в мечту.

Позже к ней постепенно вернутся краски мира, но та трапеза без запаха останется для нее самой ароматной в жизни.