Пять произведений Сергея Довлатова, из которых можно узнать всю правду о нем (а может быть, и нет)

Литературный обозреватель BURO. Анна Попова по случаю дня рождения Сергея Довлатова рассказывает о пяти произведениях писателя, из которых можно (не) узнать всю правду о нем.

В книге Александра Гениса есть история, как Довлатов написал в редакцию письмо о своем же творчестве от имени несуществующего доцента Минского пединститута: «Довлатов-рассказчик создает новый литературный жанр. Документальная фактура его рассказов — лишь обманчивая имитация». Действительно, на первый взгляд вся проза Довлатова автобиографична: тут и воспоминания о службе в армии, и любовные страдания, и разговоры с друзьями. Но при этом лирический герой и автор — не одно лицо.

Сергей Довлатов в редакции газеты «За Кадры Верфям», 1965

 День рождения Сергея Довлатова, 1980 

Сергей Довлатов в редакции газеты «Новый американец», 1980

Сергей Довлатов с первым англоязычным изданием сборника «Компромисс», 1983

1

«Филиал»

Повесть рассказывает о непростых и болезненных отношениях Сергея и его первой жены Аси Пекуровской. В книге она носит имя Тася, а главный герой — фамилию Далматов, так что сходство максимально прозрачно. Они действительно познакомились на филологическом факультете, а вот в остальном история Довлатова и воспоминания самой Аси, которые она подробно изложила в книге «Когда случилось петь С.Д. и мне» и статье «Довлатов (плюс-минус) миф», отличаются. Правда, как и любые воспоминания о непростых отношениях, рассказанные двумя сторонами. Главная претензия Аси-Таси касается полного равнодушия к их общей дочери Маше, с которой бывший муж не общался.

2

«Компромисс»

Сборник новелл рассказывает о работе Довлатова в эстонской русскоязычной газете «Советская Эстония». Каждая история состоит из двух частей: оптимистичной заметки в стиле соцреализма и контекста ее создания, как правило, абсурдного. Сложно сказать, сколько процентов занимает реальность, а сколько — художественный вымысел, но об одной истории хочется рассказать подробнее. Четвертая новелла посвящена стихотворению для «Эстонского букваря», состоявшего из детских стихов. В невинном стихотворении про зверя, приветствующего ребят по-эстонски, инструктор ЦК углядел шовинизм: автор считает эстонцев зверями!

Подруга Довлатова, поэтесса Елена Скульская, в книге «Три города Сергея Довлатова» вспоминала другую, еще более смешную историю о страничке «Для больших и маленьких», из которой русские дети узнавали новое эстонское слово. Каждый куплет вызывал у начальства подозрения. Устав от этого, Довлатов написал максимально простенький стишок:

«tänan».

Вечером к нему явилась заплаканная журналистка Таня из «Деловых ведомостей» и попросила не печатать стихотворение, где все «сплошная ложь и поклеп» и никакими венерическими болезнями она, Таня, никого не заражала.

«За дверью стояли еще две Тани. Одна — из „Таллинских зорь”, вторая — из „Молодости мира”. Зори молчали, а молодость мира, тряся завитками печального цвета вербы, протягивала Сергею четвертушку листка, походящую издалека на медицинскую справку», — пишет Скульская.

3

«Заповедник»

Прототип главного персонажа Бориса Алиханова, устроившегося на лето экскурсоводом в музей-заповедник А. С. Пушкина «Михайловское» — сам Довлатов, который действительно работал там в 1976–1977 годах. В доме в деревне Березино, где он снимал комнату, сейчас находится музей: своими глазами можно увидеть обитые фанерой стены, провисающую крышу и даже цветной портрет Мао из «Огонька» над столом. По мнению Александра Гениса, лето Алиханова Довлатов выстраивает по образцу болдинской осени: «Заботливо, но ненавязчиво Сергей накапливает черточки сходства. Жена, которая то ли есть, то ли нет. Рискованные и двусмысленные отношения с властями. Мысли о побеге. Деревенская обстановка. Крестьяне — как из села Горюхина. Литература, сюжет которой, в сущности, пересказывает не только довлатовскую, но и пушкинскую биографию: «Несчастная любовь, долги, женитьба, творчество, конфликт с государством», но главное — «жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем».

Ситуация «карантина», своего рода болдинская медитативная пауза, изъяла героя из течения жизни. Поэтому, вернувшись в Ленинград, он чувствует себя как «болельщик, выбежавший на футбольное поле»«. Даже возраст героя писатель корректирует: сам он работал в музее-заповеднике, когда ему было 36 лет, но Алиханову 31 год, как и Пушкину, когда тот застрял в Болдине. В концепцию отношений с властями хорошо вписывается беседа с майором КГБ, которой в реальности не было.

Предисловие к первому изданию «Заповедника» написал Андрей Арьев, используя фирменный довлатовский прием: нет ни одного предложения, где слова начинались бы с одинаковых букв. Этот совершенно реальный факт традиционно восхищает и удивляет поклонников.

И еще один забавный эпизод связан со знаменитой шуткой из «Заповедника»: «А главное, тут абсолютно нету мужиков... Многие девушки уезжают, так и не отдохнув...». Разговор, подслушанный Довлатовым, был совершенно реальным, он писал о нем Скульской. Когда та пересказала историю на пляже Дома творчества писателей, драматурги сочли ее не смешной, а пошлой. Скульская выразила сомнения в ответном письме, но Довлатов, к счастью, к ним не прислушался.

«Зона. Записки надзирателя»

4

В 1962 году студента Довлатова отчислили за неуспеваемость и призвали на срочную службу. Проходить ее пришлось охранником в исправительно-трудовых лагерях Республики Коми в поселке Чиньяворык. Этому и посвящена повесть, состоящая из 14-ти коротких эпизодов, точнее, как писал сам автор, хаотических записок, комплекта неорганизованных материалов.

«Я пишу не физиологические очерки. Я вообще пишу не о тюрьме и зеках. Мне бы хотелось написать о жизни и людях. И не в кунсткамеру я приглашаю своих читателей», — объяснял Довлатов.

«Зона» — не единственное свидетельство тех лет, существуют менее известные, но такие же сильные по драматургии реальные армейские письма Довлатова к отцу, в которых неожиданно много стихов. Например, таких, с припиской «Донат! Этот стишок вызывает рев у 20 процентов присутствующих. Это ленинградские ребята»:

5

«Соло на IBM»

В записные книжки, которые Сергей Довлатов вел в эмиграции, вошло много зарисовок, которые касались его близких и коллег. Каждая из зарисовок — остроумная, яркая, смешная, но вот насколько достоверная? Например, вот эта, посвященная Генису: «Генис написал передачу для радио „Либерти“. Там было много научных слов — „аллюзия“, „цезура“, „консеквентный“... Редактор Генису сказал:

— Такие передачи и глушить не обязательно. Все равно их понимают лишь доценты МГУ». «Ничего такого я не помню, а что значит „консеквентный“, до сих пор не знаю и знать не хочу. Но я понимаю, что Довлатова справедливо бесило все, что не переводится на человеческий язык», — уточняет Генис и добавляет, что «больше всего Сергей ненавидел слово „ипостась“, но и из-за „метафизики“ мог выйти из-за стола».

По поводу других историй у современников Довлатова тоже были возражения: в одном произведении он припишет реплику про свадьбу дочери товарища Полянского Вере Пановой, в другом ее же — Ольге Берггольц. А Андрей Битов, по словам самого Битова, вовсе не дрался с Андреем Вознесенским, как в одной из зарисовок Довлатова. Но, цитируя Андрея Арьева, правдивость вымысла для писателя существеннее верности факту, а сам Довлатов был рад, когда его истории пересказывали как случившиеся в жизни. И это мы до сих пор делаем с удовольствием.