«Гомер навсегда»: отрывок из книги Ласло Краснохоркаи об иллюзорности существования

Убийцы, за ним гонятся убийцы, не лебеди, уж это точно, он, правда, понятия не имеет, чего вдруг с языка сорвалось это «лебеди», почему не бараны, не голуби или, скажем, почему не стайка стрекоз, ну и ладно, сорвалось и сорвалось, так он и повторял про себя про убийц и лебедей, в общем так иногда и надо делать, в смысле тупо повторять что-то про себя, ну да, у него обнаружилась вдруг такая склонность, редко, но бывает, и, наверное, это невредно — позволять вниманию отключиться, отупеть всего на одну-две секунды, но на эту одну-две секунды внимание вроде бы действительно отключается, особенно когда он находит себе местечко для отдыха — где-нибудь на скамье, под козырьком автобусной остановки или у фонтана, смешавшись с толпой туристов; убийцы, сказал он еще раз, не лебеди, и встрепенулся, озираясь, зрение вновь стало предельно острым, слух — прежним, и он снова способен был с убийственной точностью ощутить, приблизились они к нему или нет, не то чтобы он видел их или слышал, он никогда не видел ни одного из них и никогда не слышал их голосов, однако ж это зрение и этот слух — и даже обоняние — ох как нужны были, чтобы почувствовать, если они вдруг окажутся ближе, чем обычно, ведь его, в конце концов, преследуют, другими словами, на его жизнь посягают, вот что он должен всегда держать в голове — и это значит всегда в голове, в уме — и никогда не тешить себя даже краткой надеждой, что, может быть, здесь — где-нибудь, когда-нибудь — можно сбросить, чуть ослабить напряжение, потому что смертельная опасность как раз не висит над головой, — и он тут же одернул себя: не смей, смертельная опасность всегда висит над головой, может, она как раз и ждет этих секунд отключения, может, в этом их боевая тактика, их техника преследования, может, их метод — совсем не то, что ты думаешь, они, вполне вероятно, ждут мгновения слабости, можно даже сказать, только таких мгновений и ждут, может, они и не хотят ничего, только уловить такой вот момент, и все, конец, ну конечно, как это они не хотят, они очень даже хотят, хотят захватить врасплох, в общем, ни к чему тут жонглировать словами, это лишнее, и не просто лишнее, а прямо-таки недопустимое, нельзя позволять себе выворачивать слова таким образом, чтобы они вывели к трусливой мысли, что есть-таки смысл у подобного рода трюкачества, тогда как он ведь знает, что его просто хотят убить, вот к чему все идет, словом, это вроде игры в гляделки, игры со смертельным исходом, игры, которую они, те, может, и в самом деле называют игрой в гляделки, и в этом что-то, наверное, есть, не станешь ведь отрицать, что терпения им хватает, они-то выдержат, не моргнут, выдержали ведь до сих пор, не моргнули и даже не скривились раздраженно, а поморщись они, это бы значило: ладно, всё, поиграли, и хватит, с нас довольно, — и тут же схватили бы его и подвесили бы, и выпотрошили, и разобрали по косточкам, и отрезали голову, и вынули сердце, да что угодно, лишь бы конец, нет-нет, такого он еще никогда не чувствовал, а чувствовал он ровно наоборот, а именно — что они не хотят уступать ни толики, будто им велено не закончить дело, не поставить жирную точку, а никогда не завершать преследование, думать не о результате, не о том дне, когда он будет у них в руках и они с ним покончат, а лишь о том, чтобы не прозевать, не потерять его из виду, следовать за ним неотрывно, как тень, утобы он ни на миг не забывал, какова его жизнь, не забывал, что жизнь его есть не что иное, как быть преследуемым, что жизнь эту, его жизнь, у него в конце концов отнимут — если догонят.