Нобелевская лауреатка Светлана Алексиевич о сериале «Чернобыль»: «Всему миру нужна новая философия»

Мы подписали контракт, это действительно так. Я сначала сомневалась, поскольку по моим книгам вышло уже, наверное, с десяток фильмов. И я подумала, что это будет очередная неудача. А оказалось, что совсем наоборот: получился некий взрыв.

Несмотря на достаточное количество фильмов о Чернобыле, чего-то в них, видимо, не хватало, и все они проходили мимо. И мои книги, несмотря на миллионные тиражи, — это все равно не то, что телевидение. Все-таки мир принадлежит телевидению. Мне особенно нравится, что молодежь [этот сериал] обсуждает, открывает для себя, что существует такая проблема. Мне кажется, это вовремя. Наверное, это еще наложилось на такое «экологическое» сознание, которое все-таки появляется. Мы видим, как природа смыкается и недовольна нами, [видим], сколько у человечества проблем уже такого планетарного масштаба. Это хорошо, что мы снова задумываемся об этом. Хорошо, что больше людей будет об этом говорить.

Я в это время как раз была в Минске. У меня в больнице умирала сестра от рака. Она была врач. И я каждый день ходила к ней, сидела у нее, и помню эти темно-зеленые лужи  и как эти тучи непонятные [по небу] шли, и как они накладывались на то мое настроение. И помню таксиста, который вез меня и сказал: «Что такое случилось? Птицы замертво падают или как слепые бросаются на стекло!» Но это все краем сознания в меня входило. Мне позвонила моя подруга-журналистка из Швеции и рассказала обо всем. И я как нормальный советский человек того времени сказала: «Не может быть. Наши радиостанции молчат. Что-то произошло, но я думаю, что вы там преувеличиваете». Я ведь выросла в семье коммуниста, меня воспитывали верующей в коммунизм.

Действительно, церкви были переполнены в те дни, потому что человек не знал, куда обратиться. Ученые ему ничего не могли объяснить, или их объяснения были людям совершенно непонятны. А военные, политики... Было полное недоверие к местным чиновникам. То есть людям некуда было обратиться, и они обратились именно к Богу, к церкви. По ощущениям они понимали, что мы столкнулись с совершенно новой реальностью, и тут нам никто не может помочь. Человек как бы одномоментно выскочил из истории и оказался в космосе. Тогда ведь материалистическое сознание было. Это сейчас мы уже догадываемся, что [находимся] в некой космической системе, и там куча небесных сил, не будем называть их богом, и все как-то сцеплено в этом мире, и мы песчинкой крутимся в этом вихре.

Это заложено глубоко в нашей истории. У нас само устройство жизни было не для человека в отличие от, например, Западной Европы. Вот в Швейцарии где-то в кантоне собирались и решали, как они будут жить. А ждать указаний царя сверху! И пишут до сих пор, скажем так... Только недавно Зеленский сказал: «Не вешайте мои портреты, лучше фотографии детей повесьте». Это уже какой-то новый взгляд, новая философия.

Все мои книги складываются в один «роман» о нашей жизни, эпохе «красной цивилизации», как я ее зову, когда властвовала Утопия. И вопрос у меня был такой: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Это вопрос, который меня постоянно мучил. Однажды я пришла к женщине-танкистке. Она прошла войну, а это большая редкость. Сильная, интересная женщина рассказывает потрясающую историю, одну из лучших в книге «У войны не женское лицо», а потом вдруг спохватывается посреди разговора: «А вы разрешение в нашем штабе спросили? Ну, в штабе ветеранов войны». Я говорю: «При чем здесь разрешение? Зачем мне ваши генералы? Я к вам пришла!» «Нет, надо спросить! Что вы...». Какому-то Ивану Петровичу надо сказать. И я думаю: «Боже мой, почему? Это же рабство!»

Я долго пишу свои книги: эту писала 10 или 11 лет. Я все время размышляла над этим, и, конечно, логика меня к этому подводила. Было очевидно, что цивилизация идет самоубийственным путем, что технологии [становятся] выше нас. То есть мы разбудили бесов, овладеть которыми, вероятно, можем технологически, но не готовы к ним морально. Мы не способны это осмыслить, мы не способны в этом жить, осознать это. Во имя чего, как в этом выживать, какой ценой мы этого добиваемся? Эти вопросы не поднимают, и получается, что современный прогресс — это такая форма войны с собственным народом. Для меня это было совершенно очевидно. Я недавно была в Фукусиме. И что я там увидела через шесть лет? Да то же самое, тех же растерянных людей, которых отселили, которым так и не сказали правду. Я помню, как приехала лет 20 назад на остров Хоккайдо с книгой «Чернобыльская молитва», и какой-то работник со станции сказал: «Ой, это только у вас, безалаберных русских [может быть], а у нас все продумано, с нами это невозможно».

Миру нужна новая философия, новая система взаимоотношений человека с природой. И когда я каждый день на российских каналах слышу про новый танк или новый бомбардировщик, которого, конечно же, в Америке нет, то думаю: какая безумная цивилизация, какие у власти безумные политики, не готовые к новым временам.