Иван Вырыпаев: "С чего все вдруг стали такими обидчивыми и тонкими?"

Актер, режиссер театра и кино, художественный руководитель одного из самых модных столичных театров Иван Вырыпаев сам себя считает в первую очередь драматургом. Впрочем, это не мешает ему вот уже два года возглавлять «Практику», вверенную ему ее создателем Эдуардом Бояковым. На этих выходных спектакли «Сахар», «Ежик и Медвежонок», «Бабушки» и «Агата возвращается домой» отправятся в Петербург и будут представлены зрителям на сцене «Ленинград Центра». Мы же поймали Ивана незадолго до гастролей и поговорили о театре как одной из самых популярных тем последнего времени. 

Прошло два года с тех пор, как вы стали худруком «Практики». Что за это время изменилось в театре и была ли вообще необходимость что-то принципиально менять?
Я пришел в хороший театр, вектор развития которого был задан Эдуардом Бояковым. Но действительность преподает нам интересный урок, приходится работать в кризис, при этом на мне изначально лежала задача выстроить в театре систему менеджмента. На сегодняшний день с ней нет проблем; у нас очень высокий уровень продажи билетов, но я бы не делил театр на периоды «до» и «после» меня. «Практика» — это театр авторов, а не режиссера.

Так вышло, что в последнее время к театрам в России приковано особенно много внимания. Позиция худрука от этого стала более ответственной?
Конечно. Я недавно был в Нью-Йорке, Польше, Германии, где театральная жизнь тоже очень насыщенна, но в России она сейчас вызывает небывалый интерес. На фоне кризисных нестабильных времен театр, по крайней мере «Практика», видится островком спокойствия, поэтому люди сюда тянутся. Для худрука это хороший вызов: как сохранить себя, свой театр, не идти на компромиссы и не вызывать при этом агрессию. «Практика» в этом смысле целиком находится на территории творчества, что практически гарантирует безопасность.

«На фоне кризисных нестабильных времен театр, по крайней мере «Практика», видится островком спокойствия, поэтому люди сюда тянутся»

Но ведь театральные деятели, которые вызвали эту самую агрессию, по их собственному мнению, тоже находятся на территории творчества.
Никто это не оспаривает, и я, конечно, не противопоставляю наш театр кому-то. Сегодня в обществе зашкаливает энергия агрессивности. Произошел раскол на большинство и меньшинство, и меньшинство оказалось самым активным, самым прогрессивным и самым думающим. Наша задача в этом противостоянии не дестабилизировать ситуацию, а находить гармонию. В дестабилизации нет смысла. С одной стороны, то, что происходит с нашим обществом, нормально: мы учимся жить друг с другом. С другой — мы все должны понимать, что у нас нет иного выхода, кроме как научиться уживаться вместе. Значит, нужно искать вещи, которые нас объединяют. Очень часто никто не хочет обижать, но обиженные находятся; многим людям в нашей стране нужно за собой последить. С чего все вдруг стали такими обидчивыми, тонкими и религиозно возвышенными?

Почему и в какой момент произошел этот раскол?
Это противостояние традиционализма и постмодернизма, которое есть не только в России, но и во всем мире. Традиционализм — это желание придерживаться хоть чего-то стабильного. Отсутствие духовной оси внутри человека заставляет цепляться за внешние атрибуты. Эту опору и выбивает постмодернизм: отношение к родине, религии, семье, сексу. Традиционалисты сражаются за святость этих вещей, а постмодернисты настаивают на том, что единой реальности не существует, и у каждого она может быть своя. В России противостояние этих сил особенно заметно, потому что разделение между традиционалистами и постмодернистами очень яркое. Закончиться эта война может только переходом на третий уровень: все должны успокоиться. Традиционалистам надо объяснить, что Иисуса Христа на помойку никто выбрасывать не собирается, а постмодернистам нужно искренне не хотеть это сделать.

«многим людям в нашей стране нужно за собой последить. С чего все вдруг стали такими обидчивыми, тонкими и религиозно возвышенными?»

В репертуаре «Практики» много детских спектаклей. Я успела посмотреть один из них — «Агата возвращается домой». Прекрасная постановка, которая заставила плакать. Но я никак не могу назвать ее детской.
«Агата возвращается домой» скорее спектакль для семейного просмотра. Лет до 12—15 его действительно смотреть рановато. Нам важно, чтобы на такие спектакли приходили подростки с родителями; это равносильно приему у семейного психолога, когда есть возможность обсудить проблемы, используя посредника. Есть в репертуаре «Практики» и спектакли для самой маленькой публики. Звучит нескромно, но детский репертуар у нас один из лучших в Москве.

Для актеров и режиссера зрители-дети наверняка задача повышенной сложности.
Да, и я это понимаю как отец троих детей. Поэтому особенно рад, что в «Практике» идеи именно детских спектаклей возникают довольно часто, а зрители ходят на них с удовольствием. Мы теперь шутим, что можно и вовсе отказаться от взрослого репертуара.

Расскажите о предстоящих гастролях в Петербург, куда поедут спектакли «Сахар», «Ежик и Медвежонок», «Бабушки» и уже упомянутый «Агата возвращается домой». Почему, кстати, были выбраны именно они?
Лично для меня поездки в Петербург всегда счастливые. Все свои спектакли я привозил туда, и еще нигде их не принимали настолько хорошо. Что, впрочем, не отменяет волнения перед нынешними гастролями. Спектакли отбирались вместе с принимающей стороной — «Ленинград Центром». В результате мы везем два абсолютных хита: «Сахар» и «Бабушки», на которые в Москве билетов не достать, — и две постановки для зрителей помладше: «Ежик и Медвежонок» и «Агата возвращается домой».

Вы так тепло отзываетесь о петербургских зрителях, а как же противостояние московских и питерских театров, которое выливается в позицию «удивите нас»?
«Практика» играет немного для других людей. Наш зритель обычно не любит ходить в театр. Это особая аудитория, которая идет на спектакли не для того, чтобы посмотреть искусство, а с целью собственного развития.

Эта аудитория становится шире?
Да, и самое удивительное, что «Практика» популярна у старшего поколения. Недавно играл «Сахар» и увидел в зале четырех старушек. Начал за них переживать, все-таки спектакль местами жесткий... А они в конце пели с нами Харе Кришну, потом пришли за кулисы, благодарили.

Чего зритель никогда не увидит в «Практике»?
Мне бы хотелось, чтобы здесь никогда не было хамства, оскорблений и отношения к зрителю в духе «мы делаем большое искусство, а вы, идиоты, подравняйтесь-ка под нас».

На фоне насыщенной театральной жизни у вас остается время на кино?
Да, только что закончил фильм под названием «Спасение» — история католической монашки, которая приезжает в Тибет. Пока ждем ответы от нескольких фестивалей, надеюсь, осенью получится выйти в прокат.

Что более энергозатратно — работа худруком в театре или режиссером в кино?
В кино я не работаю. Оно мне интересно, и фильмы я снимаю, но режиссером себя не считаю. Режиссеры, в моем понимании, Балабанов, Буслов, а для меня кино — это лишь еще один язык, на котором можно говорить с людьми. Худрук театра — это работа и интересный опыт, но на короткий срок. Я все-таки должен работать по специальности — драматургом.