Культтуризм с Владимиром Раевским и Людмилой Улицкой: разговор о пьесе «Чума» и закрывшихся границах

Эту историю мне рассказала моя приятельница, отец которой был тем самым патологоанатомом, вскрывавшим тела погибших от чумы в 1939 году. Их действительно было всего двое. Эта история была мне рассказана в подробностях, включая и эпизод, когда выявление контактирующих с зараженными поручено было НКВД. Человеком, который распорядился провести это мероприятие, был Берия. В те годы уже привыкли — если вообще к этому можно привыкнуть — к ночным звонкам в дверь, к исчезновению людей и к скорым судам, осуществляемым так называемыми тройками. На этом фоне задержание людей «на карантин» выглядела просто подарком судьбы.

По какой методике собиралась фактологическая информация в 1978 году?

В те годы ее неоткуда было взять — все базировалось на этом рассказе дочери патологоанатома, а прочие детали были придуманы. Как и счастливый финал, когда распахивались двери инфекционной больницы, где люди сидели на карантине, и всех выпускали на свободу.

Мог ли этот сценарий быть опубликован, не говоря о том, чтобы быть взятым в производство в 1978 году?

Нет, не думаю. К тому же Валерий Фрид (драматург и киносценарист, ведущий курсов для драматургов при Доме кино, куда с этим текстом пыталась поступить Людмила Улицкая. — Прим. BURO.), который прочитал этот сценарий, хотя и считал, что я сделала вполне профессиональную работу, тоже никому его не предложил бы. Он сам отсидел в сталинских лагерях свой срок, и мысль, что НКВД сделал хоть одно «гуманитарно» полезное дело, вызвала у него большой внутренний протест. Но факт таков: именно НКВД остановил тогда эпидемию, используя богатые навыки по арестам и ликвидации людей.

Обычно я пишу о культурных событиях в мире — крупных выставках, оперных фестивалях. В общем обо всем, чего мы сейчас лишены и точно неизвестно, когда снова заполучим. Не сравнивая и не сопоставляя нынешнюю пандемию с железным занавесом, нам интересно узнать, с какими ощущениями вы открывали для себя физический западный мир в 1980–1990-е?

В конце 1980-х годов я попала в Америку, и это было потрясающе интересно. Но должна вам сказать, что та первая поездка была довольно длительной, полтора месяца, с большими разъездами. И она скорее открыла для меня Россию, чем Америку. Впервые я увидела, что жизнь может быть организована совершенно иначе. Меня встретил мой приятель, и мы сразу же заехали в магазин, потому что у него в этот день был пустой холодильник. Мы только зашли, и я немедленно выскочила, попросив его купить то, что он считает нужным. Он не понимал, что меня так вытолкнуло: я до того момента не видала такого количества и разнообразия продуктов. В Москве в те годы были пустые магазины и очереди, когда выбрасывали яйца или мясо. Даже за хлебом очереди стояли. «Что тебе купить?» — спросил он меня. «Сыр и яблоки», — ответила я. Он посмотрел на меня с удивлением: «Какой сыр? Какие яблоки?» Для меня это был шок. Мы жили в отдаленном районе Нью-Йорка, на 187-й улице Северного Манхэттена, это как Коньково-Деревлево приблизительно. Надо было проехать через испанский Гарлем, через черный Гарлем, там народ был даже с виду опасный. И когда появлялся полицейский, то сразу чувствовалось успокоение. Полицейский был защитой. А в Москве-то мы привыкли милиционеров на всякий случай обходить, от них самих шла опасность. Это было удивительно.

Ну общалась-то я в основном с бывшими советскими. Да оно и до сих пор так. Особенно, если говорить о тех эмигрантах, что покинули СССР в 1980–1990-е годы. А вот их дети, выросшие и получившие образование в Германии, Франции или США, по своим реакциям похожи больше на аборигенов, чем на русских людей. К этому могу добавить, что чем выше культурный уровень человека, тем легче он входит в новую для себя среду. Отчасти за счет владения языками, отчасти за счет высокого профессионального уровня. Кроме того, мне трудно сравнивать западных людей с русскими, потому что общение с местными было сугубо профессиональным, довольно отчужденным — с издателями и редакторами связывали отношения деловые, а с бывшими соотечественниками, среди которых было много старых друзей, отношения были теплые, доверительные. «Рыбак рыбака видит издалека», а западные рыбаки совсем другие. Хотя с годами у меня завязались очень хорошие отношения и с западными издателями и переводчиками. Но это не в одну минуту происходит.

Да, конечно, это различие есть. Но оно скорее лежит на поверхности, в бытовых привычках. А чем ближе ты узнаешь человека, тем меньшее значение имеют эти бытовые привычки. Моя французская переводчица Софи Бенеш ест на завтрак круассан и пьет кофе, а я бутерброд с сыром. Одежду она покупает себе так же редко, как и я, донашивает свитера до конца, дружит с выросшими детьми своих подруг — как и я. Читает приблизительно те же книги, что и я. Близкий человек… И не она одна.

Лично у меня, человека 1985 года рождения, выросшего все-таки в новой России, все равно каждый раз при выезде за границу срабатывает химическая реакция: бам, я вырвался т у д а — у вас это тоже есть?

Когда вы впервые оказались в театре или опере на Западе, чем это отличалось от вашего зрительского опыта в России?

Я была в Ла Скала и слушала невыносимо скучную Вагнеровскую оперу. Часа четыре с половиной. Постановка была довольно убогая, в стиле 1960-х годов. Билеты были дорогие, рядом сидели богатые старички в ботиночках «инспектор» ручной работы и старушки в старомодных норковых шубах, и, признаюсь, они мне были гораздо интереснее, чем опера… А самым ярким театральным впечатлением несколько лет тому назад была постановка «Go. Go. Go» в чудесном старинном театре в городе Виченце, и поставил этот изумительный спектакль по мотивам поэмы Иосифа Бродского Александр Николаевич Сокуров.

Какая страна в Европе больше всего была похожа на Россию, какая меньше и в чем это выражалось?

Больше всего похожа была на Россию Польша в 1965 году. Я была там по студенческо-туристической путевке. Но теперь Польша весьма мало похожа на сегодняшнюю Россию: западная страна, только победнее. А по существу — ни одна страна не похожа на Россию: про Россию я знаю много, а про другие только то, что видно с поверхности. И сравнивать не берусь.

Какую живописную картину в недоступных советскому человеку музеях мира мечтали увидеть — и увидели?

Сутина увидела живьем — это было потрясающе. Первый раз несколько его картин увидела в Музеон Израэль в Иерусалиме. А потом много в разных музеях мира.

Ну и традиционный вопрос социальных сетей: куда вы поедете в первую очередь после карантина?